Одинцов задумчиво разглядывал свои находки. На его взгляд — а он являлся экспертом по холодному оружию, — мечи и доспехи были сработаны если не превосходно, то на совесть; правда, его удивило отсутствие щита. Либо октарху не полагался щит, либо… Он взвесил в руке короткий клинок, чью рукоять прикрывала кожаная, обитая металлическими бляшками гарда сантиметров тридцать в диаметре. Вот и щит! Все это снаряжение, включая довольно легкую кольчугу, принадлежало, несомненно, пехотинцу. Бойцу, который догоняет врага, прикрывает отход своих, стережет рубежи, таится в засаде. Легковооруженному воину, которому приходится много и часто бегать. Одинцов довольно кивнул головой. Бегать он любил и умел — во всяком случае, до последней контузии.
Рассмотрев оружие, он занялся мешком. Кроме плаща из грубой шерсти, там находились только три предмета: большая кожаная фляга для воды, мешочек с тремя десятками медных монет, среди которых посверкивали три-четыре серебряных, и бронзовая цепь с круглым медальоном. На нем была отчеканена волна, крутой вал, готовый рухнуть на берег. Одинцов погладил тонкие завитки гребня; в голове у него по-прежнему стоял туман, однако из прошлого уже начали просачиваться кое-какие воспоминания. Кажется, он попал в местный эквивалент морской пехоты.
Еще раз оглядев разложенное на топчане добро, он встряхнул опустевший мешок. Торба, сшитая из толстого полотна, затягивалась сверху кожаным ремнем; сбоку были приторочены широкие лямки, в несколько слоев покрытые тканью. Чтобы не резало плечи, догадался Одинцов и поискал в памяти нужное слово. Рюкзак! Превосходно! Если дело пойдет такими темпами, через пару дней он вспомнит, как сюда попал, а главное — зачем.
Он прощупал швы мешка. Пусто. Затем стал сгибать лямки. В левой — ничего. В правой… Одинцов потянулся за кинжалом, чуть подпорол ткань и, запустив внутрь нетерпеливые пальцы, вытащил нечто похожее на зажигалку. Параллелепипед, плоский, явно пластмассовый, в палец длиной, с едва выступающей кнопкой на одном торце и круглым хрустальным колпачком — на другом. Больше всего эта штука походила на маленький фонарик.
Он попытался стянуть колпачок. Безрезультатно. Нажал кнопку. Тоже ничего. Поцарапал корпус кончиком кинжала — пластмасса, вне всякого сомнения, но очень прочная.
Положив непонятный предмет на топчан, Одинцов уставился на него в полном недоумении. Среди архаического оружия, медных монет и грубой одежды эта вещь казалась посланием из неведомого будущего. «Ай да Рахи, носитель тайны, наследник славного рода бар Ригонов! — подумал он. — Любопытную штучку таскает парень в своем мешке!»
Сунув «зажигалку» обратно и отложив горсть медных монет, Одинцов забросил мешок вместе с прочим снаряжением под топчан. Потом принялся разглядывать монетку: с одной стороны на ней был солнечный диск в окружении двенадцати лучей, с другой — профиль важного носатого мужчины. Эта личность казалась смутно знакомой, но о том, где он мог повстречаться с этим носатым господином, память молчала. Одинцов бросил монету к остальным и выглянул в оконце. Мелкие волны бежали в неведомую даль, ярко-оранжевое светило повисло над чертой горизонта, в небе плыли облака. По-земному было часов семь, и бог знает сколько в этом мире. Он зевнул, растянулся на тощем тюфячке, покрывавшем жесткое ложе, и прикрыл глаза.
Он пролежал так часа четыре, прислушиваясь к болтовне и азартным выкрикам в соседней, более обширной каюте — там, кажется, играли в кости. Это время не пропало даром: Одинцову удалось почерпнуть много нового и полезного. Теперь он знал, что окта включает восемь бойцов, ала — восемь окт, и ею командует аларх Рат, который не мог похвастать любовью подчиненных. Еще упоминалось какое-то более крупное соединение — пятая орда Береговой Охраны. Значит, он правильно догадался насчет «морской пехоты»! Ратники вполголоса ругали судьбу и некоего Айсора бар Нурата, полководца, по воле которого пятая орда плыла сейчас к северным хайритским берегам. Им, как и девушке Зие, путешествие казалось скучным, тем более что на обратном пути гордым воинам Айдена предстояло чуть ли не прислуживать наемникам. Видно, эти парни из Хайры являлись ценным товаром!
За перегородкой раздался шум, быстрые шаги, лязг металла, грохот сбрасываемых на пол кольчуг. Одинцов встал. Похоже, его окта — неполная, семь бойцов, — вернулась с дежурства. Он набросил тунику, застегнул широкий пояс с кинжалом, сгреб монеты в ладонь. За стенкой уже звякали миски, гудели голоса, слышался бодрый тенорок Чоса. Одинцов откинул занавеску и перешагнул высокий порог.
Дьявол! Он чуть не содрал скальп о притолоку! Хотя мог поклясться, что проем был не меньше двух метров высотой! Или он подрос со вчерашнего дня?
В обширном низком помещении наступила тишина. Тут было с полсотни лежанок, точно таких же, как в закутке Одинцова. Семь ближайших занимала его окта, еще столько же, у противоположной стены, тоже выглядели обитаемыми. Между ними темнел узкий занавешенный проем — видимо, он вел в маленькую каютку второго октарха. Двери, что выходили на палубу, были широко распахнуты, и яркий солнечный свет золотил гладкое дерево обшивки.
Семь пар глаз уставились на Одинцова. Крепкие невысокие парни, с рыжими или соломенными волосами, босые и голые по пояс. Сброшенные кольчуги и шлемы валялись на топчанах; на полу стоял дымящийся котел.
Опустившись на ближайший лежак, Одинцов стукнул кулаком по войлочной подушке и высыпал в ямку горсть монет.
— Это за вчерашнее… — Потом кивнул Чосу: — Разливай!
Ели в мрачном молчании, но с аппетитом — мясное варево с кореньями и овощами было пряным, густым и не оставляло желать лучшего. Покончив с едой, Одинцов встал и направился к двери. На пороге остановился, бросил Чосу:
— Пойду прогуляюсь. Раздели. — Он показал на монеты.
В неясной ситуации лучше поменьше говорить, побольше слушать и смотреть. Временная амнезия не пугала Одинцова, но слишком многое из случившегося вчера было непонятным, удивительным и потому внушающим опасения. С какой стати рыжий Рат назвал его хайритским отродьем, а почтенный целитель — Аррахом бар Ригоном, носителем тайны? Что это за тайна? Возможно, она связана с крохотным устройством, обнаруженным в лямке походного мешка? Что означают эти мгновенные проблески памяти, когда слова, то привычные, земные, то местные, никогда не слышанные прежде, всплывают у него в голове, наполняясь смыслом, словно детали огромного полотна в темном музейном хранилище, выхваченные ярким лучом фонаря? И наконец, почему его принимают за бравого октарха Рахи, драчуна и любителя молоденьких рабынь?
