Хотелось говорить как опытные профессора: с добрыми экспромтами и шутками, с эффектными выходами на многозначительные паузы (во время которых студент получает возможность в полной мере оценить величие лектора или, в крайнем случае, дисциплины, которую тот преподает).
Но, увы, без бумажки он мог лишь бекать и мекать — краснобайству перед обширной аудиторией в Харькове не учили.
Зал был небольшим, человек шестьдесят. Лица кадетов-выпускников, накоротко стриженных, малость недокормленных, показались Растову противоестественно молодыми.
«Неужели и я таким был?»
Не верилось. Ну, то есть совсем.
— Дорогие товарищи! — начал Растов. — Сегодня я хочу рассказать вам о роли тяжелых танков в современной войне на примере наступательной операции «Брусилов». Я принимал в ней самое непосредственное участие в качестве командира тяжелой танковой роты… В моем подчинении было десять танков Т-14, хорошо известная всем вам командно-штабная машина К-20 и новейшая самоходная зенитка «Протазан». Воевали мы, конечно, с конкордианцами. Чтобы вам было понятней — с клонами. И если честно, то слава богу, что с ними. Потому что если наши «тэ четырнадцатые» качественно превосходили любую массовую клонскую бронетехнику, то вывести свою роту против чоругских шагающих танков я бы, может, и не решился… По крайней мере, возникли бы проблемы с темпом наступления!
В зале охотно засмеялись, и Растов буквально физически почувствовал, как растет доверие слушателей.
Текст-заготовка кончился неожиданно быстро — за тридцать пять минут (Растов рассчитывал на пятьдесят, но, конечно, слишком торопился, читая).
Впереди оставался еще час зарезервированного под мероприятие времени.
Что делать?
Шестьдесят пар глаз — кадетских и куратора потока подполковника Сысоева, похожего на сурка с залысинами, — посмотрели на Растова, принужденно облокотившегося на трибуну, выжидающе.
— Ну а теперь, когда все обязательное и важное я вам уже рассказал, вы, товарищи кадеты, можете смело задавать мне свои вопросы! — нашелся наконец Растов и уже в двадцатый раз забыл улыбнуться.
По рядам кадетов пробежал неуверенный шепоток.
Наконец с задней парты послышалось:
— Товарищ гвардии майор, а вы правда… ну… сын Председателя Совета Обороны?
Растов внимательно поглядел на спрашивающего.
Рыжий-конопатый, с грушевидной головой и дерзкой улыбкой. Осанка спортсмена-легкоатлета… Взгляд ищущий, честный. Типичный «хороший парень» из молодежного сериала.
«Парень-то хороший… А вопрос — фиговый».
Растову очень не понравился вопрос.
Он даже думал было — по привычке — сказать рыжему-конопатому резкость. Что-то вроде: «Какая вам разница?» Или: «А вы-то сам чей сын? Расскажите-ка лучше об этом! А мы послушаем!» Однако взгляд, мельком брошенный на куратора Сысоева, его остановил.
Вот увидит простой, как бутерброд с докторской колбасой, Сысоев, что приглашенный высокий гость разозлился — и устроит этому рыжему-конопатому «вырванные годы». Три наряда вне очереди или что похуже. Чтоб неповадно было третировать сына Самого.
Это соображение удержало майора и от сарказма, и от гнева.
— Да, это правда. Я действительно старший сын Александра Павловича Растова. И хотя я очень горжусь своим отцом, я с детства мечтаю, чтобы меня воспринимали как самостоятельную личность, в отрыве от жизни человека, которому я обязан столь многим.
В аудитории оживленно зашептались. Как видно, каждый второй примерял ситуацию на себя.
Остальные вопросы были, на придирчивый взгляд Растова, вполне приемлемыми.
— Есть ли в нашей армии тяжелые плазмометы, подобные «Ваджрам»?
— Какого вы мнения о перспективах «тэ четырнадцатых»?
— Почему клоны так быстро сдались?
Встреча затянулась дотемна и закончилась долгими аплодисментами.
Растроганному Растову подарили позолоченный сувенир и попросили расписаться в книге почетных гостей…
А потом все они долго фотографировались, громко смеялись и болтали на высоком крыльце… Было так здорово, что даже недоверчивое растовское сердце растаяло — его растопили озорные глаза кадетов.
Домой Растов отправился пешком, или, как непременно выразился бы мичман Игневич, «пешкодралом», — майору страсть как хотелось окунуться в теплое молоко неспящего летнего города, в ночную свежесть бульваров, в снедные ароматы поздних кафе, в сладкие наваждения цветочных палаток, туго набитых инопланетными цветами, названий которых он не ведал…
Стоило отрадному и возбуждающему лекционному мороку отступить, как мыслями Растова вновь неотвязно овладела Нина.
И, проваливаясь в беспокойный сон вечером того долгого дня, он пообещал себе, что завтра с самого утра вновь займется Восемьсот Первым парсеком.
Поиском возможности X-связи. Наведением справок об эвакотранспортах. И своими чувствами, кстати…
Проснувшийся с рассветом, он сделал то, что надо было сделать сразу же, но что мешала сделать его врожденная мучительная застенчивость.
Он зашел на Покровку, на квартиру к приемным родителям Нины.
…Глухая консьержка с раскосыми глазами, старая дубовая дверь на втором этаже. Оплывшая от возраста кнопка звонка. Потертый коврик.
«Сколько раз Кеша стоял на этом коврике и вот так же ждал, пока ему откроют?» — вдруг подумалось Растову.
Однако впервые мысль о брате в контексте Нины и отношений с Ниной не показалась Растову ни опасной, ни щемяще неловкой. Не иначе как Стальной Лабиринт забрал себе и его сомнения, и его боль.
Приемный отец Нины, Федор Фомич, за те годы, что они не виделись, из чопорного чиновника превратился в заядлого пенсионера, будто сбежавшего из передач канала «Золотой возраст», и стал добряком-рыбаком, неисправимым болтуном и сумасшедшим кроссвордоманом.
Клавдия Ивановна, приемная мать Нины, без остатка посвятившая себя домашнему очагу, считай, не изменилась, разве чуточку усохла и построжела.
В квартире висела аура благополучного стариковства, а дверь в бывшую Нинину комнату была заперта…
Выяснилось, что о Нине и ее судьбе в эвакуации чета Белкиных знает не больше, чем сам Растов.
Также — к удивлению майора — оказалось, что чета Белкиных переживает по этому поводу значительно меньше него самого.
«Родина слышит, Родина знает», — таким был лейтмотив речей пенсионеров, которые были настроены в том духе, что, «когда будет надо», здоровые и совершенно анонимные силы, представляющие дорогое Российское государство, тотчас возвратят «их Ниночку» домой, целой и невредимой.
— Вы уверены, что, когда представится возможность, она прилетит в Москву, а не, например, назад, на Грозный? — спрашивал Растов озабоченно.
