— махнул он рукой, — ещё группу взяли.
Хотел пойти с ним, но не успел его притормозить. Потому, стараясь не толкать других гостей, двинулся следом. Но Клим пёр вперёд, как ледокол, и намного опередил меня. Когда я оказался в холле, то он уже выходил на улицу. Там Клим уселся в автограв и куда-то полетел.
— Он надолго, не знаешь? — обратился я к служащему за стойкой ресепшена. Мне настолько надоел этот приём, что хотелось свалить отсюда. Но нельзя. Потому я решил провести время здесь с пользой. Например, помочь Климу.
— А? — захлопал тот глазами.
— Ой, да хватит, я знаю, что ты экспедитор тайной канцелярии.
— Вы мне льстите, — смутился парень, и прежде, чем я надавил не него сильнее, добавил: — всего лишь ревизор второго класса.
— Это кто по флотским меркам? — уточнил я, чтобы понимать с кем говорю.
— Капрал первого класса, кажется, — неуверенно ответил парень, — насчёт Клима Евгеньевича не знаю, поступил сигнал.
— Знаю, — кивнул я и, опёршись локтями о стойку, посмотрел на улицу.
За стеклянными дверями царил глубокий вечер. Свет от фонарей прорезал тьму, освещал ближайшие сугробы и парковку. Подсвечивал силуэты деревьев, превращая их в великанов, что махали своими корявыми лапами.
Как-то незаметно стало грустно. Защемила пустота на душе. Что я здесь делаю? Нет, понятно, конечно, приказ. Вернее, просьба. Но на кой-это мне всё?
Вдруг я осознал, что не за Климом пошёл сюда, а просто захотел сбежать из банкетного зала. И не только из зала, из столицы тоже сбежать хочу. Домой хочу. Надоели все эти игры, хочу к Лире и Вареньке.
Обнять их. Прижать к себе. Вдохнуть аромат любимой, зарывшись лицом в её волосы. Поцеловать шейку, губки. А потом просто обнять и стоять над кроваткой Варюши. Смотреть, как она спит, подёргивая ножкой и морща личико.
А как она ручки тянет, когда просыпается? Я улыбнулся, вспомнив требовательный взгляд и решительное гу-гу. А хватка какая? Протянешь палец, и его сжимают тиски. Казалось бы, всего год с небольшим доченьке, а силы, как у юного тигродава.
Я закрыл глаза и вспоминал смех Вареньки. По-детски тонкий, но уже звонкий, полный задора. Вскарабкается доченька на кровать. Проползёт, преодолеет все препятствия. Ухватится ручкой за волосы, ткнёт пальчиком в ноздрю, а то и в глаз, и зальётся радостью прямо в ухо.
Приобнимешь её, а она трясётся вся от смеха. Глазки то закрыты, то светятся хитринкой. Ткнётся лобиком в шею, и тут же попытается вылезти из объятий. Попятится назад. Потянет за волосы сильнее, пытаясь вытащить себя. Схватит другой ручкой за нос, или за ухо. А то и вовсе хлопнет двоечку ладошкой.
И, вроде, больно это всё. Лежу, получаю, но такой счастливый! На лиру гляну. Лежит рядом, смотрит на нас, а глаза большие-большие, блестят росой, как молодой лес после дождя. И я понимаю — она тоже счастлива. Без слов понимаю, да и не передать ими нашего счастья. Его никак нельзя передать, потому что оно везде. Укутывает нас как одеяло ночью, как туман весенним утром. Как воздух всю планету круглый год. Да, воздух. Счастье — воздух. Им и надо дышать.
— Надо поговорить, — сухой, недовольный голос вырвал меня из чудесных воспоминаний.
Открыл глаза, и Вяземский старший вздрогнул. Отшагнул назад. Лицо его исказилось от испуга, а затем от злости. Ноздри слегка раздулись, губы плотно сомкнулись, а в глазах засверкал гнев.
— Ну, — прохрипел я, ощущая ярость в груди. Мне так хорошо было, а тут он лезет!
— Не здесь, — процедил Вяземский, бросив взгляд на двери в банкетный зал.
— Боитесь, что нас увидят? — хмыкнул я и он еле заметно вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
— Приём окончен, скоро гости потянутся домой, нам же не нужны свидетели, — прошипел князь.
Осознание пришло резко. Нет у него ни любящей жены, ни счастья. Даже сына задолбал. Он дышит воздухом, но из кислородного баллона. И надпись на нём — самомнение. Репутация, созданный за годы образ величия — единственное, чем он дорожит. Больше ничего не осталось. Отсюда и злоба. Не вписываюсь я в его картину мира, потому что не принимаю её.
— Мне по боку, — пожал я плечами и добавил с нажимом: — но, если, Вам, не нужны свидетели, то есть повод решить дело быстрее. Говорите.
В зеркало я видел, что ревизор канцелярии из-за стойки ресепшена исчез. Видимо, ушёл, чтобы не нервировать князя. Что ж, оно и к лучшему. Действительно без свидетелей обойдёмся.
Хотя, я забыл про видеокамеры….
— Вот ты упрямый и не воспитанный, — начал было Вяземский, но я его прервал.
— Если речь обо мне, то не интересно. Либо по делу, либо расходимся.
Не дождался ответа сразу. Оторвался от стойки и сделал шаг к банкетному залу.
— Услуга, — процедил князь мне в спину, — Что ты хочешь в ответ?
Остановился. Замер на мгновение и, повернувшись к нему, ответил:
— Ничего.
— Так не бывает, — покачал головой Вяземский, — и так нельзя.
— Репутация пострадает? — хмыкнул я, и у него чуть пар из ушей не пошёл.
— Деньги, — выплюнул он, — таким как ты всегда нужны деньги.
Князь достал инфофон и вызвал проекцию банковского векселя.
— Одноразовый чек на предъявителя, — он смотрел на меня, как на грязь, — десять тысяч золотом.
Ответил ему также взглядом. Только полным насмешки.
— Пятьдесят, — ничуть не смутился он, закипая ещё больше. — Сто.
Поднял одну бровь. Как же круто, что я научился этому трюку. Реакция Вяземского бесценна.
— Двести, — пробулькал он.
Опустил бровь и вздохнул:
— Не понимаю, вы торгуетесь за честь сына, или рода? — спросил я, — или сразу за всё?
— Триста… — лицо его стало пунцовым, глаза навыкате.
— Какой-то аукцион у вас странный, — я постарался сказать как можно ровнее, что бы его кондратий не хватил, — всего один участник, и борется сам с собой.
— Ты рехнулся? — выругался князь. — С кем, по-твоему, ты разговариваешь?
— Так вы сами начали торг, а мне ничего не надо, — пожал я плечами и сделал вид, что мимо проходил: посмотрел на потолок, затем на ковёр, а потом снова перевёл взгляд на князя, — ну, я пойду?
Вяземский застыл памятником помидору и
