Но самое интересное на берегу случилось. На голову-то кувшины налезли, а вот обратно -- хрен. До вечера промучились -- все в пустую. По деревне звон, громче колокольного -- Гришуки с рыбалки идут, лбами друг об дружку бьются. Страшная суббота получилась. В селе ни одних вил не осталось. В кувшинах все мужики на одну рожу стали, бабы их по домам разбирали -- перепутали половину, правда, никто потом не жаловался. Один батя с нормальной головой, был, пока до дому не добрался. Там он сильно пожалел, что кувшина не досталось. Мать-то мою Ольгой зовут.
Утром бабы исхитрились покормить мужиков через соломинку бульоном, кто своих, кто чужих, в общем -- кому какой достался и во главе с отцом отправили их в город. Выстроились Гришуки в цепочку, руки друг другу на плечи положили и гуськом за батей. Он хоть и без кувшина, но после разговора с мамой от остальных не отличался. Вся Волынь неделю, пока лекари, да кузнецы кувшины снимали, от смеха в истерике билась.
Слег опосля этого отец. Который месяц не встает с печи. Да и рано еще, кости на ногах только-только срастаться начали, да и мама, как узнала, что мужики передумали возвращать деньги за кувшины, еще три ребра сломала.
Вот и вышло -- пока батя приболел малость, мне дедово завещание исполнять надо. Я как чувствовал -- рано или поздно настанет мой час. От судьбы не уйдешь. Тянул до последнего, а два дня назад сом теленка утащил. Все, думаю, так дальше пойдет, он через год быков жрать начнет. Пора и мне по дедовским стопам идти.
Все отцовские и дедовские способы я отбросил сразу, от них то руки, то ноги болят, причем сильно. Знающий человек верный способ подсказал -- хищная рыба до всяких блестяшек охоча. Да какие в нашем захолустье могут быть блестяшки? Долго голову ломал, и осенило! У жены в приданом серебряные ложки, да цепочка с крестиком, у мамки кольцо золотое, у сестры перстенек, у кума портсигар заморский с каменьями, у соседа под половицей три червонца золотых. Прошелся я по деревне, где золотишко в долг взял, где сережки с камушками выпросил, мол, в город хочу свести, золотнику показать, чтоб моей такие же смастрячил. Хозяин я справный, никто не отказал. Пол ведра серебра да золота собрал. Такую наживку приготовил, бес рогатый заглотит, не то, что сом.
Вчера, пока моя корову доила, шмыг в сени и сюда. Отец как чувствовал, благословил с печи: "Береги, -- говорит, -- сынок, ноги с молода, к старости пригодится могут".
Закинул я побрякушки в омут, а второй конец веревки к березе привязал, помню, как деду руку чуть не оторвало, меня на мякине не проведешь. И ведь клюнул гад! Заглотил! Попался! Одного я не учел -- корень у березы подмыт был. Сом как дернет, береза в воду, веревка вдрызг. Плавает теперь эта сволочь с полным брюхом золотых червонцев, заржаветь не может.
Я хотел сразу утопиться, в омуте, да решил повечерять сходить. А сегодня жена приспрашиваться начала, куда ложки подевались. Не стал я ждать, пока она дознается, мыло, веревочку взял и на берег. Мою-то тоже Ольгой кличут. Вот теперь думаю, что лучше -- утопиться, али повешаться. Чего посоветуете, люди добрые?
После такой отповеди никакие советы на ум не шли. Кореша лишь глазенками лупали, Кондрат Силыч и тот макушку чесал. Один Евсей из общей картины выпал, бочком подвинулся к Григорию и тихо так, жалобно спросил:
-- Слышь, паря, а уговор насчет самогона еще в силе?
-- А куда ему деваться? Гришуки за всегда слово держат.
Глаза Фраера подернулись мечтательной дымкой, с нижней губы сорвалась капелька слюны.
-- Пахан, а может на недельку-другую задержимся в этом благостном месте?
У Васьки с Ванькой непроизвольно дернулись кадыки. Я мысленно представил сорок восемь бутылей с первачом... Стало дурно.
-- По самочувствию посмотрим, -- ответил я.
Евсей радостно кивнул и насел на Гришку уже в полный рост:
-- А чего нам будет, коли через пять минут, сом усами тебе пятки щекотать начнет?
-- А чего хотите. Все, что есть отдам! -- Рубанул мужик ладонью воздух.
-- Перво-наперво -- пожрать!
-- От пуза!
-- Одежонку бы, какую, наша поистрепалась вся.
-- Всей деревней оденем, как женихов.
-- Ну и телегу бы с лошадью.
-- Хоть две, надо -- сам впрягусь.
Евсей на секунду задумался, прикидывая чего бы еще попросить, но, поняв, что Гришка торговаться не собирается, барским жестом подвел итог:
-- Скидывай сапоги, пошли пятки чесать. Ежели нам чего еще понадобиться, я потом скажу.
Увидев сома, Григорий пустился в пляс. Бешеным вихрем кружил вокруг поверженной рыбины и смеялся, да не просто хохотал, а рвал глотку, переходя с визга на вой. В глазах слезы, ноги чечетку бьют, руки самостоятельно лезгинку танцуют. Кондрат Силыч покрутил пальцем у виска.
-- Все, мальки поплыли.
-- Может одыбается? -- С надеждой прошептал Евсей.
-- Сомнительно. Посмотри, как рожу скрючило, точно говорю -- крыша поехала.
-- Черт, надо было расписку брать. С убогого теперь какой спрос, накрылся наш первач.
Евсей кивнул братьям Лабудько, те подхватили Гришку под белы рученьки и пару раз хорошо тряхнули. У Григория лязгнула челюсть, звякнули ребра. Встряска пошла плясуну на пользу. Хоть ноги все еще и отплясывали джигу, но туман в глазах немного рассеялся. Шестерки осторожно опустили мужика на землю. Гришка по инерции проделал несколько замысловатых па, запутался в собственных ногах и растянулся рядом с сомом.
-- Слава тебе, Господи! Очухался! -- Крестя лоб, чуть слышно выдохнул Федор. А Евсей, боясь, как бы Григорий от великой радости не свалится в новый штопор, рявкнул, да так, что умерший сом на секунду воскрес и двинул хвостом Гришке по роже.
-- Дуй в деревню за подводой! Одна нога здесь, вторая уже возвращается!
Я даже не понял, как это у Гришки получилось. Лежал с сомом в обнимку и вдруг завис над землей, как истребитель с вертикальным взлетом. Трава не шелохнулась, ни один пестик с тычинкой не помялся, а Григория след простыл. На том месте, где он испарился, медленно клубилось облачко пыли, а немного погодя донесся вопль:
-- Я мигом! Сома держите, братцы! Крепко держите!
Наша одежонка еще не просохла, но не в трусах же в деревню идти, напялили мокрую. Я отошел в сторонку и присел на корягу.
Как в кино, со стороны, я наблюдал за своими друзьями. Такие привычные и уже родные лица. Васька с Ванькой гладят животы, подмигивают друг другу, так сказать морально готовятся к обильному обеду. Остальные кореша чувства выражают более сдержанно, но по глазам видно -- все в предвкушении. Фраер забрался на пригорок и из-под ладони оглядывает горизонт, вид у него важный, степенный, а нос морщиться, ноздри ходуном ходят, словно за версту первач унюхать хотят. Стало нестерпимо грустно. Каждому овощу -- свой огород. Это не мой мир. Пора педали в другую сторону крутить. Эх, знать бы, где Губан прячется. От невеселых дум отвлек крик Евсея:
