нахмурился генерал и кивком указал на меня: — Он здесь зачем?
Городец пожал плечами.
— Так и так подписку брать, — ответил Георгий Иванович как-то очень уж обтекаемо и уточнил: — Эдуард, ты закончил?
— Да, можно приступать к обыску.
— Время! — повысил голос Дичок, покрутил мощной шеей и не выдержал, расстегнул воротничок. — Мы теряем время! Это ставит под угрозу всю операцию! Обыск может и подождать!
Но полковник госбезопасности ничего и слушать не пожелал.
— Прежде чем действовать, мы должны окончательно прояснить ситуацию!
— Перестраховываетесь!
Большие начальники начали мериться взглядами, Эдуард Лаврентьевич посмотрел на часы и сказал:
— Василий Архипович, в этом вопросе нам придётся пойти навстречу коллегам. — Он начал убирать фотокамеру в футляр и объявил: — У нас в запасе самое меньшее три часа. Разбиваемся на пары, Линь ты со мной. Остаёмся в гостиной.
Генерал Дичок и оставшийся для меня безымянным полковник госбезопасности взяли на себя спальни, а Городцу и Дыбе выпало заниматься кухней, столовой и кабинетом Германа Аскольдовича.
— Отводим на это час! — объявил Василий Архипович, прежде чем выйти.
— Эдуард Лаврентьевич, вы здесь армейскую контрразведку представляете? — спросил я, стоило только остаться наедине с подполковником.
— Представляю, — коротко подтвердил тот.
— А это разве не тройное убийство с последующим самоубийством на почве ревности?
— Если и убийство, то не тройное. Ещё домработницу застрелили, — сообщил Эдуард Лаврентьевич, продолжая изучать место преступления. — Как думаешь, что здесь произошло?
На первый взгляд картина преступления была очевидней некуда, но я из опасения попасть впросак перво-наперво уточнил:
— А как вообще обнаружили тела?
— Капитан Дыба не смог дозвониться до подполковника Хариус и приехал за ней на квартиру. Дверь оказалась заперта, внутри играл радиоприёмник, на стук никто не ответил. Когда комендант отпер дверь своим ключом, в прихожей обнаружился труп. Дыба проверил квартиру и сообщил о случившемся куда следует… — Всё это Эдуард Лаврентьевич поведал мне, беспрестанно перемещаясь и поворачиваясь, будто мысленно фотографировал обстановку, потом указал на дверной проём. — Встань там!
Я выполнил это распоряжение и начал излагать свою версию.
— Швец и Соль пришли к Хариусам, в прихожей случилась ссора и первый застрелил второго. На шум из своего кабинета выглянул…
Тут я замолчал, а Эдуард Лаврентьевич негромко рассмеялся.
— Сообразил, да?
— Угу, — протянул я. — Судя по брызгам крови на стене, в хозяина квартиры стреляли не из прихожей, а из гостиной или столовой.
— И-мен-но! — по слогам произнёс подполковник. — И убили его не первым, иначе бы Эльвира вот так запросто себя застрелить не дала. Её точно застали врасплох, нападения она не ожидала.
Я припомнил, как уверенно действовала дамочка в Зимске, кивнул, соглашаясь с доводами собеседника, и предложил новую версию:
— Швец застрелил соперника, прошёл в гостиную и убил её, — указал я на Эльвиру Хариус, а после обернулся к телу Германа Аскольдовича, — а затем уже его. После уложил тело любовницы себе на колени и застрелился сам. Но ссора если и случилась, то раньше. Он пришёл убивать, иначе бы не принёс револьвер с глушителем.
— Ты упустил домработницу, — напомнил Эдуард Лаврентьевич, — но вопрос в другом: зачем вообще понадобился глушитель, если изначально планировалось самоубийство? Боялся раньше времени переполошить выстрелами других своих жертв? Тогда почему не задействовать акустический экран?
— А как же энергетические возмущения? — напомнил я.
— Да и чёрт бы с ними! — отмахнулся контрразведчик. — Бац-бац-бац! И пуля в голову! Бац! Никто бы не успел вмешаться. Никто бы не забеспокоился даже! В жизни не поверю, что тут в быту сверхэнергией не оперируют! И на кой чёрт понадобилось убивать домработницу? Зачем грех на душу брать? Не душегуб же действовал! — И вновь по слогам: — Не-ло-гич-но!
Эдуард Лаврентьевич опустился на корточки рядом с подсохшей лужицей крови в двух шагах от дивана и спросил:
— Как думаешь, долго она тут лежала, прежде чем её перенесли?
— Так сразу и не скажешь, — покачал я головой.
— И не сразу — тоже, — вздохнул контрразведчик, продолжая разглядывать паркет, затем попросил: — Выключи свет!
Я выполнил распоряжение, и комната погрузилась в темноту, которую почти сразу подсветило едва уловимое голубоватое сияние. Кровь в этих призрачных отсветах стала абсолютно чёрной. Эдуард Лаврентьевич повёл рукой, луч побежал по паркету и выхватил несколько смазанных отметин, будто кто-то пошаркал там каучуковой подошвой.
— Швец в кровь наступил? — уточнил я.
— Кто-то точно наступил, — вздохнул контрразведчик, развернулся и посветил в мою сторону; на полу обнаружились аналогичные чёрные отметины. — Теперь, поди разберись, кто именно.
Эдуард Лаврентьевич перешёл к дивану, приподнял ногу Швеца и внимательнейшим образом оглядел сначала одну его подошву, а затем и другую.
— Мог и наследить, — признал он некоторое время спустя, затем выпрямился и осветил Эльвиру Генриховну.
К осмотру он подошёл со всей тщательностью, потратил на него никак не меньше десяти минут, затем хмыкнул и вновь обратил своё внимание на Швеца, только на сей раз взялся изучать ладони убийцы.
— Всё, включай свет! — объявил Эдуард Лаврентьевич некоторое время спустя, а стоило только загореться под потолком люстре, вновь извлёк из футляра фотокамеру.
Стало интересно, что именно дал ему осмотр места преступления в ультрафиолетовом освещении, но контрразведчик определённо не собирался вводить меня в курс дела. Я вздохнул, прислонился к дверному косяку и взялся дожидаться окончания обыска.
Как ни удивительно, но тот свои плоды всё же принёс. Что-то такое обнаружилось в кабинете хозяина дома, раз уж к нам присоединился в срочном порядке вызванный на место преступления Альберт Павлович. С его появлением разговор за закрытыми дверьми кабинета сразу пошёл на повышенных тонах, но в беспредметное выяснение отношений общение, надо понимать, всё же не перетекло, поскольку к какому-то консенсусу высокому начальству удалось
