Но Атос отчего-то не стрелял. Мыча, он пытался передёрнуть затвор одной рукой, прижав оружие ногой. Потом вцепился в пистолет зубами — ничего не выходило. Ключевое слово «самовзвод» Атос как-то упустил.
И тут у меня над ухом грохнуло — совершенно, замечу, с другой стороны.
Потом раздался ещё один выстрел.
Атос метнулся в сторону и, треща кустами, побежал прочь.
С другой стороны в распадок вошёл, озираясь, другой мой однокурсник. Никогда я не думал, что буду рад Мушкету, что с таким испугом водил стволом. Только он бы не дал очередь для профилактики незнакомого пространства.
Он, страшно ругаясь, разрезал наручники и поднял меня на ноги.
Меня немного мотало, и я сразу же обнял Олега как девушку.
Было видно, что он понимает пафос ситуации, но своей девушкой меня всё же не считает. После того, что я объяснил ему, Мушкет только покрутил головой.
Я очень боялся, что он мне не поверит, но нет — сразу стало понятно, что он на моей стороне. Оказалось, что они переживали микровыброс в блиндаже спецсвязи, и он сразу пошёл нас искать. «Что-то подсказало, — сказал Олег. — Но явно не голова. Будь я поумнее, я бы там до сих пор сидел. Но я оказался подобрее, а не поумнее».
Мы прошли чуть дальше по распадку, а потом, раздвинув кусты, вышли к болоту.
Серый туман рассеялся, и тропинка вывела нас к тому месту. Мы оказались на узкой торфяной полоске, полуостровом вдававшейся в трясину. Маленькие прутики, воткнутые то там, то сям, намечали тропу. На макушках прутиков были видны белые тряпичные полоски, отмечающие путь.
Тропинка извивалась зигзагом от кочки к кочке, между затянутыми зеленью окнами, которые преградили бы путь всякому, кто был незнаком с этими местами. От гниющего камыша и покрытых илом водорослей над трясиной поднимались пузыри. Мы то и дело оступались, уходя по колено в темную зыбкую топь, мягкими кругами расходившуюся на поверхности. Вязкая жижа присасывалась к нашим ногам, и ее хватка была настолько сильна, что казалось, чья-то цепкая рука тянет нас в эти мерзостные глубины. На глаза нам попалось только одно-единственное доказательство, что не мы первые идем по этому опасному пути. На кочке, поросшей болотной травой, лежало что-то темное.
Это была сумка Атоса.
И тут раздался сдавленный стон.
Атос был прямо перед нами, и кто-то, схватив за ногу, тащил его в болото. Полоса взрытого торфа шла метра три, и видно было, как он боролся. Это был не я, эта мишень куда труднее. Против этого тупорыла «Макаровым» не отобьёшься.
Из чёрной торфяной жижи высунулась тупорылая голова без глаз.
Тупорыл покрутил головой и уставился в нашу сторону.
Мушкет стал тихо поднимать ствол, и уже было прицелился, как я сделал ему знак. Не надо было вмешиваться.
Теперь видно было, что Атос оступился, а этот зверь, ждавший кого-нибудь, может, день, а может быть, месяц, большим длинным щупальцем спеленал ему ноги. Судя по всему, как и остальные твари болот, он ориентировался в основном на мелкие вибрации, а не на обоняние и зрение.
Зрение в ядовитом тумане помогает мало, а уж про обоняние и говорить не приходится.
Голова чудовища снова повертелась и вдруг, булькнув, скрылась под водой.
Чудовище отдыхало, а потом, совершенно по-человечески вздохнув, потащило моего однокурсника к себе. Он уже перестал сопротивляться — видно, что от болевого шока: ноги его были в неестественном положении. Кажется, щупальце раздробило ему все кости.
И вот это щупальце подтянулось и наконец уволокло свою жертву под поверхность чёрной воды.
Забулькало, и до нас дошла волна гнилостного запаха с глубины.
Друг мой Атос был навеки погребен в самом сердце болота, которое, будто Гримпенская трясина, засосало его в свою бездонную глубину. А мы, два его однокурсника, будто Шерлок Холмс и доктор Ватсон наблюдали за пузырями на болоте. Я знал, впрочем, что в книге про страшную фосфорическую собаку гибель Степлтона не была описана, но я физически точно ощущал преемственность произошедшего.
Ничего не помогло моему другу — ни совершенный ускоренный, как сказали бы, «расшаренный» мозг, ни физическая форма, ни аккуратность. Глупо как-то вышло.
Человек, которого я считал самым близким, человек, бывший самым умным из всех, кого я знал, превратился в еду.
Он вошел в хвойный лес и сел на землю. Здесь пробивалась робкая ярко-зеленая первая трава. Штирлиц осторожно погладил землю рукой. Он долго сидел на земле и гладил ее руками. Он знал, на что идет, дав согласие вернуться в Берлин. Он имеет поэтому право долго сидеть на весенней холодной земле и гладить ее руками…
Юлиан Семёнов «Семнадцать мгновений весны»
Зона, 1 июня. Сергей Бакланов по прозвищу Арамис. Мой друг — настоящий полковник. Ролик на Ютубе и миллион просмотров. Всегда главным остаётся вопрос — остаться или продолжить движение. Вертолёт на Борисполь.
Мы сидели на скамеечке перед вертолётной площадкой.
Анвар развалился рядом, вытянув ноги, — и сейчас было видно, что он человек военный. Какая, к чёрту, наука?! Он всегда был воином — и до того, как по странному недоразумению сидел вместе с нами на дубовых университетских партах, и когда попал в армию, и когда служил в чёрт-те какой службе.
— Ну что, товарищ офицер армии вероятного противника? — спросил он лениво и весело.
— Какой я тебе вероятный противник, и то, что у меня два паспорта, тебе хорошо известно.
— Мне-то всё хорошо известно. Мне вообще за тебя сейчас дырку для ордена провертят, а вот что ты собираешься дальше делать — я не знаю.
— А ничего делать не буду. Мне, наверное, надо теперь в Москву лететь, в прокуратуру явиться.
— Никуда тебе не надо являться — это тебе вместо ордена будет. Дело закрыли, ты даже не свидетель. Но я бы слетал, к Портосу на могилку бы сходил, хотя в тебе сентиментальность заподозрить сложно.
— Да уж. Он мне снился как-то. Ужасно обиженный.
— Ясно обиженный. Но дело не в могилах — баба там твоя извелась, мне обзвонилась прямо. Ты бы с этим делом поаккуратнее, влетишь под статью с малолетками. Не надо вот тут нам твоего спорта.
Я с удивлением и ужасом посмотрел на него.
— Девушка Ксюша, юбочка из плюша. Я ей, кстати, не завидую. С тобой связаться можно только по малолетке, а потом полжизни расхлёбывать.
Я помолчал, соображая.
Надо было всё обдумать, действительно, я настолько привык к тому, что все вещи вокруг не то, чем они кажутся, что нужно было уместить в голове всё услышанное. Сейчас заработает ускоритель, и я вспомню все детали, вспомню все слова Ксении, и вдруг я понял, что это лишнее.
