Я видел, как народ Субудая расселяется по щедрой степи, которая простиралась от Красного моря до Атлантики.
Видел, как монгольские воины насаживают карнозавров на копья – бронзовокожие люди в обтрепанных кожаных одеждах и стальных шлемах, верхом на коренастых гобийских лошадках, – дав будущим поколениям пищу для прекрасных рассказов о рыцарях в сверкающих латах, истреблявших огнедышащих драконов, чтобы спасти зачарованных принцесс.
Видел, как те же монголы учатся земледелию у туземцев Рая, поколение за поколением соединяясь с ними узами брака, а ледники отступают из Европы на север, унося с собой благодатный дождь и обращая обширное разнотравье в бескрайнюю выжженную пустыню, названную потом Сахарой.
Видел, как истерзанный Шеол, испустив последний пламенный вздох, сжался в пеструю сферу. Он стал бешено кружившейся планетой, украшенной яркими полосками, все еще не остывшей после взрыва, сопровождаемой десятками обломков рассыпавшегося в прах Шайтана. Зевсу будет приятно, когда планету нарекут в его честь.
А еще – сердце мое мучительно сжалось – я вдруг осознал, что ужасная бойня, которую учинил я сам, уничтожение Шеола и Шайтана, эпоха Гибели, обрушенной мною на Землю, истребление динозавров и несметного множества иных форм жизни – все входило в замысел Золотого.
Снова озирая вакханалию смерти, моими стараниями распространившейся на Земле, я услышал его издевательский смех.
– Аз есмь эволюция! – напыщенно провозгласил Золотой. – Аз есмь движущая сила природы!
– Убийственная сила. – Я едва не всхлипнул.
– Так было надо. Мои планы простираются на века и тысячелетия. Динозавры представляли собой для меня такую же помеху, как и для Сетха. Не истребив их, я ни за что не сумел бы создать человечество. Это ты уничтожил их, Орион, – для меня! Ты думаешь, что почти сравнялся с богом, но ты по-прежнему мое творение, моя кукла. И я волен пользоваться ею по своему усмотрению.
Вернувшись в не знающий времени город под золотистым силовым куполом, Аня залечила мои раны – и телесные, и духовные. Творцы оставили нас одних среди пустынного города-мавзолея, одних среди храмов и памятников, возведенных творцами самим себе.
Мои ожоги заживали быстро, но мысль о пропасти, разделившей нас после притворного предательства Ани, не переставала терзать меня. Я понимал, что она вынуждена была делать вид, будто бросила меня на произвол судьбы, иначе Сетх, зондируя мое сознание, непременно обнаружил бы, что она готовит ему засаду. Однако боль все равно не проходила, ужасное воспоминание о бездонной муке крайнего одиночества по-прежнему приносило мне страдания. Вместе с тем дни шли за днями, и наша взаимная любовь мало-помалу перекинула мостик через ужасную пропасть.
Мы с Аней стояли на окраине города перед грандиозной пирамидой Хеопса, торжественно сиявшей ослепительной белизной полированного известняка в свете утреннего солнца, – великий глаз Амона только-только начал сиять, сверкая все больше по мере того, как дневное светило поднималось по небосклону.
Меня томило беспокойство. Хотя в наше распоряжение предоставили целый город, я никак не мог отделаться от неприятного чувства, что мы не одни. Пусть остальные творцы разлетелись по вселенным, стремясь спасти пространственно-временной континуум от разрушения, ими же самими и вызванного – пусть и непроизвольно, – я никак не мог отделаться от тягостного покалывания в затылке, свидетельствовавшего о том, что за нами наблюдают.
– По-моему, здесь ты чувствуешь себя несчастным, – заметила Аня, неспешно шагая вдоль основания колоссальной пирамиды.
Я не мог не признать, что она права.
– В лесах Рая было намного лучше.
– Да, – согласилась Аня. – Мне тоже там нравилось, хотя тогда я этого не ценила.
– Можно отправиться обратно.
– Ты этого желаешь?
Не успел я ответить, как перед нами появился мерцавший золотой шар. Несколько секунд повисев над полированными каменными плитами, которые образовывали дорожку вокруг пирамиды, шар коснулся их и принял человеческий облик, оказавшись Атоном, облаченным в великолепные латы из листового золота с высоким стоячим воротником и эполетами, украшенными изображениями лучистых солнц.
– Да неужели ты возмечтал об уходе на покой, Орион? – изрек он чуть менее насмешливо, нежели обычно. Однако в улыбке его было больше издевки, чем человеческого тепла. И, повернувшись к Ане, добавил: – А ты, дражайшая соратница, имеешь обязанности, от которых не можешь уклониться.
– Я не твоя "дражайшая соратница", Атон! – Аня подошла ближе ко мне. – А если мы с Орионом хотим немного побыть наедине в иной эре, тебе-то что?
– Есть неотложная работа, – улыбка бога померкла, тон стал серьезным.
Я понял, что он завидует – завидует нашей с Аней взаимной любви.
Прежний высокомерный цинизм тотчас же вернулся к Атону, и он приподнял золотистую бровь, воззрившись на меня.
– Завидую? – Он прочитал мои мысли. – Да как бог может завидовать своему собственному творению? Не болтай глупостей, Орион!
– Неужели я мало для вас сделал?! – зарычал я. – Неужели не заслужил отдых?
– Нет, нет и нет! Мои собратья творцы твердят мне, что ты почти сравнялся с нами в могуществе и мудрости. Они поздравляют меня с созданием столь полезной… творения.
Он хотел сказать «куклы», но, заметив мои сжавшиеся кулаки, прикусил язык.
– Ладно, Орион, – продолжил Атон, – раз ты собираешься присвоить божественные полномочия, то должен быть готов взвалить на себя и ответственность наравне с остальными.
– Ты же говорил, что я твое создание, орудие, которым ты можешь пользоваться по собственному разумению.
Бросив взгляд на Аню, он пожал плечами.
– Что так, что этак, все едино. Либо выполняй свой долг, как остальные, либо подчиняйся моим приказам. Выбирай сам.
– Ты имеешь право отказать ему, любимый. – Аня положила ладонь мне на плечо. – Ты честно заслужил это.
– Может, так оно и есть, – ухмыльнулся Атон. – Да только ты, богиня, не можешь уклониться от исполнения своего долга. Впрочем, как и я.
– Континуум может некоторое время обойтись и без меня, – почти столь высокомерно, как и Атон, бросила Аня.
– Нет, не может. – Он вдруг стал безмерно серьезен. – Кризис вполне реален и неотвратим. Конфликт охватил множество звездных систем и уже грозит всей галактике.
Аня побледнела, обратив бездонные серые глаза ко мне. В них стояла настоящая мука.
Я понимал, что мы можем ускользнуть в Рай, если пожелаем. Разве несколько дней, лет или даже веков, проведенные в иной эпохе, могут играть какую-нибудь роль для существ, способных управлять временем? Мы в любой момент можем вернуться в эту точку пространственно-временного вектора, именно к этой развилке в континууме. Кризис, пугающий Атона, может подождать.
