Настоящий вампир смеялся бы внутри, смеялся над наивным, хоть и могущественным Богом, верящим в красивые слова, заламывания рук и катания по земле, извините, в нашем случае — по ступеням. Настоящий вампир похвалил бы себя, умного, ловкого и хитрого, такой малой ценой избегшего смертельной опасности. Настоящий вампир уже задумался бы, как истолковать слова Хедина в свою пользу и как, изловчившись, всё-таки находить возможность лакомиться горячей и сладкой кровью смертных, вдобавок к назначенной ему в пропитание крови скота.
Но вместо всего этого Ан-Авагар с изумлением ощущал совсем иное. Он забыл о подобных чувствах, почти забыл, сохраняя лишь бледную тень памяти о них, поскольку именно они, эти тени, делали его нынешние развлечения столь острыми и действительно приносящими наслаждение.
А вместо этого…
По вискам давно мёртвого эльфа стекал пот. Ему было жарко, мучительно жарко, он горел, словно в лихорадке.
Стыд — вот как это называлось.
Мучительный, испепеляющий стыд.
И — от чего-то вспоминался строгий взгляд той самой чародейки, Клары Хюммель. Строгий, но… не ненавидящий.
И это сейчас казалось главнее всего.
Ан-Авагар знал, что теперь ему надлежит сделать.
Точно знал.
* * *
Может ли Новый Бог просыпаться в холодном и липком поту, задыхаясь и схватившись за горло обеими руками? Могут ли его мучить ночные кошмары? Может ли раз за разом сниться ему всё та же огненная чаша и выплёскивающаяся из неё волна, окатывающая Сигрлинн с головы до ног?
Только на сей раз от неё ничего не остаётся, совсем ничего, даже пепла. И я вижу, вижу во всех подробностях, как горит её одежда, как отваливаются, словно сучки, отъеденные пламенем пальцы, как сгорают глаза, обугливаются кости…
Тело Истинного Мага можно убить, но ему самому это не повредит, ведь верно?
Но Истинный огонь идёт глубже, сквозь мясо и кости, к средоточию, к самой идее, к тому, что делает нас теми, кто мы есть.
Сигрлинн исчезает, беззвучно, потому что ей уже нечем кричать — она исчезает, и тут я просыпаюсь.
Узкая ладонь гладит меня по щеке, другая лежит на лбу, и от тонких пальцев исходит приятная прохлада. Она гибко наклоняется надо мной, целуя легко, едва касаясь, губы скользят по виску, чуть прихватывают ухо; она тут, моя Си, вернувшаяся, возродившаяся, подобно фениксу.
Простившая меня. Меня, который её не спас. Ей пришлось выбираться самой, невесть сколько времени вести опаснейшую игру, двойную, если не тройную, пока наконец замысел её исполнился и побег удался.
Побег, за который заплатили жизнями рыцари Прекрасной Дамы, но не я.
Почему я вновь и вновь возвращаюсь к этому? Всё ведь кончилось самым наилучшим, наипрекраснейшим образом?
Или я думаю, что недостоин её? Что мне надо совершить какой-то подвиг? Спасти, на сей раз — по-настоящему?
Я не знаю. Заставляю себя вздохнуть и зажмуриться.
Сигрлинн мягко вытягивается рядом, над головами вспыхивают яркие звёзды. Мы лежим на траве, на странной серой шелковистой траве, но над нами — небо Джибулистана.
Откуда здесь такое? Серая трава — отродясь в нашем нервом мире не росло ничего подобного!
Но холм — я его помню. И долину, где жёлтые барханы соседствуют с роскошными пальмами и стенами зарослей, украшенных всевозможнейшими цветами, а среди всех этих красот змеится голубая река, такой поразительной и пронзительной голубизны, что с ней не сравнится даже небо ярким летним полднем — долину я помню тоже.
Но серой травы здесь не было.
А потом всё исчезает, и я вижу Гелерру. Точнее, я вижу жуткого демона, но суть адаты не спрячешь под изменённой плотью.
Я вижу её, и вижу зажатый многосуставчатым пальцем клочок чёрной ткани с блёстками, сейчас пропитанный кровью.
И рассказ Ан-Авагара. Проклятый кровосос, но, если слова его правдивы — а он не врал, — то… То неужто Дальние взялись за создание своей армии, взяв за образец мою собственную, полки моих подмастерьев?
Сон испуганно расправляет пушистые крылья, отлетая прочь.
Сигрлинн сидит, поджав ноги, на смятой постели рядом со мной, смотрит с лёгкой укоризной, за которой прячется самый настоящий испуг.
— Ты кричал. — Она вновь касается моего лба, подушечки пальцев прохладны, словно морские камушки, катаемые утренним прибоем.
— Прости. — Я перекатываюсь на бок, накрываю её ладонь своей. Пусть не убирает ещё чуть-чуть.
— Что-то случилось с Гелеррой. — В голосе Сигрлинн нет и тени былой шутливой ревности, с какой она упоминала, скажем, ту же Керу, Огненную Деву. — Ты выкрикнул её имя, но… словно в бою, когда ты пробиваешься ей на выручку, а её взяли в кольцо и сшибли с ног.
— Я видел её, — слова едва рождались. — И нас с тобой. На серой траве, в Джибулистане…
— В Джибулистане нет серой травы, — тотчас сдвинула брови Сигрлинн.
— Именно.
Она вздохнула.
— Спи, мой Хедин. Спи, я буду рядом. Теперь и всегда с тобой.
— Ты не хочешь поговорить?..
Она коснулась пальцами моих губ, словно замыкая их.
— Нет. Во всяком случае, не сейчас. Враг знает твоё слабое место, мой Хедин, твою заботу о малых, обо всех, кто страдает сейчас в Упорядоченном, потому что во всех войнах и бедах ты винишь себя. Не так уж трудно наслать тебе тот или иной дурной сон, милый.
— Погоди, «не так уж трудно»? С чего ты взяла?
Она улыбнулась.
— Ты беспокоишься, и даже во сне не способен забыть о тех, кто исполняет твою волю, пусть и будучи счастлив этим, как та же Гелерра. Твой разум тянется к ним, ищет их, и, быть может, в эти мгновения ты становишься открыт и уязвим. Можно создать такие возмущения в текущей силе, что твой разум, его мощь, распознают как чужую беду. Простые смертные колдуны всё время пользуются чем-то подобным, мой Хедин.
— Смертные колдуны просто навевают лживые сны, Си, а не…
— Именно. Посылать тебе лживые сны, заставить тебя видеть их поистине невозможно, милый, но кто знает, те же Дальние могли додуматься и до чего-то похитрее. — Она вдохнула, чуть шевельнулась, блеснул перламутр ногтей на тонких пальцах ног. — Поэтому я должна быть с тобой, каждый миг каждой ночи. Я страж твоих врат, мой Хедин, прости за высокие слова.
— Ни за что не откажусь от такой стражи.
— Так-то оно лучше. — Она потянулась, закидывая руки за голову, губы чуть дрогнули в улыбке. Легла, вытягиваясь рядом со мной, чуть касаясь грудью. И повторила:
— Спи.
— Какое там «спи», когда подле тебя раскинулась этакая обнажённая красотка…
Она хихикнула, завела руку мне под затылок.
— А это ещё лучше, милый.
