Герман вылез из палатки, когда в небе было пусто, а в мире так тихо, что слышно биение собственного сердца, и будто не к месту, не в срок вдруг подул этот солнечный ветер и очаровал все живое. За исключением кровососущих тварей, знающих лишь одно природное явление, один момент истины — всадить жало и напиться крови. Монография не произвела того впечатления, которого ждал Главный Конструктор, к тому же Шабанов сделал вид, что он не похож на человека, читающего подобные труды. Другое дело, для него сочинение еще молодого «дедушки» Льва Алексеевича вдруг стало прикосновением к тому, утраченному миру. Не лазейкой в него, не дверцей, открыв которую можно вернуться назад или проникнуть, что хотел бы сделать хакер — всего лишь чувственным прикосновением, таким же, как кусок земляничного, духового мыла, вызывающего призрачный возврат в детство.
И по этой же причине Шабанов не осознал до конца и не принял всерьез сообщение Главного Конструктора о том, что «адвокат», за которого он поручился, еще днем исчез с места катастрофы. Будто бы сказал, что сходит к ручью за водой, взял автомат, котелок и ушел. Боевые вертолеты, разбросавшие по тайге засады, секреты и подвижные группы захвата, сориентированы в этом отношении; однако вполне возможно, что он попал в руки охотников за «Принцессой», каковыми хакер считал неизвестных людей, пытавшихся найти что-то в обломках МИГа. Они плохо знали товарища Жукова, ни в чьи руки он попасть не мог, и если бы такая угроза была, если б кто-то напал на вооруженного кадета, все бы непременно это услышали, пусть толку б не было, но грому — до небес! Многие пилоты и не один раз видели всевозможные НЛО, всяческие неизвестные явления, объекты, однако докладывали о них на землю и летели своей дорогой. Товарищ Жуков не мог никогда пройти мимо! Товарищу Жукову непременно хотелось войти в клетку к зверю, даже если он заранее знал, что его там нет.
В ту ночь, когда он забрался в генеральскую палату, в порыве чувств и откровенности признался Шабанову, что сам начал приставать к шару в виде тыквы. Сначала облетал вокруг, хотел установить контакт, посылал какие-то радиосигналы, даже песни пел, затем подсекал ее курс, перехватывал, если НЛО резко уходило ввысь, и даже пытался не таранить, а пролететь насквозь, полагая, что это туманность. Одним словом, возникла рискованная детская игра, шутливая борьба, естественно переросшая в настоящую драку. После атаки и пушечного огня самолет кадета внезапно потерял управление и ему пришлось катапультироваться.
И вот теперь товарищ Жуков вздумал взять реванш, подобно хакеру, прорваться сквозь незримые заслоны, войти в медвежью клетку, на сей раз зная, что он там. Потому он и стремился полететь на поиски обломков и в самолет Главного Конструктора залез всеми правдами и неправдами; потому он и стоял ошалевший перед разбившейся давным-давно СУшкой, обнаружив, что нет там останков погибших пилотов.
Ночью в горах стреляли. В лагере никто не спал, охранники сидели с оружием наизготовку, высматривали в приборы ночного видения окружающее пространство, реагируя на каждый шорох. Только Главный Конструктор оставался невозмутимым и плотно занятым своими делами. Он с вечера распустил огромные усы штыревых антенн, установил на земле какие-то приборы и теперь неотступно дежурил возле них, снимая показания. Изредка выходил с кем-то на связь, и потому что ничего не сообщал, было ясно, что «адвокат» еще не объявился.
Все ждали рассвета: одни как избавления от ночных страхов, другие как возможность испытать на себе солнечный ветер — момент истины.
И он наступил. Все было так, как в детстве, и так же, как в то утро, когда Шабанов бежал от места приземления. Мир на минуту оцепенел, разом и повсюду исчезли комары, перестал бежать даже сок из березы, подрезанной охранниками, и муравьи, плотно облепившие сладкий ствол дерева, не смели пошевелить усиками. Но в этот миг из темной сини запада в светлый бирюзовый нимб ворвался красный самолет — красный, потому что летел высоко и был уже освещен солнцем, и сейчас же все зашевелилось, подул утренний ветер, зашумела хвоя над головой, в воздух поднялись вертолеты, а горизонт не открылся — так и остался стоять сумрачным, пустынным, сохраняя свой прежний, изломанный, игольчатый рисунок.
Град Китеж, о котором писал в монографии Забродинов, не восстал, и не появилось из сумрачно-туманного пространства ни древнего монастырского здания, ни Великой Китайской стены, ни хребта со странным названием Дангралас.
— Момент истины пойман! — объявил хакер. — Бортовые датчики засекли его на семь сотых секунды раньше, но погрешность произошла из-за разницы точек наблюдения. Самолет снимал показания на высоте пяти с половиной тысяч метров. Можно определить скорость распространения солнечного ветра!
— А хребта нет, — сказал Шабанов и, подняв с земли гермошлем, побрел к месту падения самолета. — И вообще, это другое место…
Когда он вернулся к обломкам, солнце стояло уже высоко и на месте катастрофы вовсю кипела работа. Разрезанный по пилотской кабине фюзеляж с помощью ваг и веревок спасатели МЧС тащили к длинному ряду кусков дюраля и агрегатов машины — готовили к транспортировке, а в двадцати метрах от него солдаты срочной службы с мотопилами и топорами разрубали вертолетную площадку. На Шабанова никто не обращал внимания и он, незамеченный, прошел вдоль останков самолета. «Черных ящиков» здесь, разумеется, уже не было, наверняка уже отправили в округ, но зато среди битого и рассортированного металлического хлама он нашел ручку управления, сломленную у основания в момент крушения. Оглядевшись, Герман поднял ее, сунул за пазуху и, отойдя подальше от людей, осмотрел хват: тот самый, исковырянный возле большого пальца…
Это была последняя ручка, за которую он держался в небе, штурвал последнего самолета — можно сказать, вещь памятная, музейная, и можно повесить на стену вместе с гермошлемом, как экспонаты. Шабанов отскоблил номер, начертанный красной краской — каждый обломок успели промаркировать, затем снял тельняшку, аккуратно завернул ручку и спрятал за брючной ремень под куртку. Выпирает, конечно, но в суете вряд ли кто заметит, и даже, если заметят, никак не подумают, что он стащил что-то из кучи металлического мусора, в который превратился самолет.
Он не знал, когда будет вертолет и как скоро его вывезут отсюда, впрочем это было теперь не особенно-то важно; и казалось, все равно где лежать — в инфекционном, в генеральской палате, в «веселом» отделении или вовсе в дурдоме. Он уже был уверен, что возврата в утраченный мир нет и никогда не будет, и нечего обольщаться, что ярко-желтый шар, так напоминающий зрелую осеннюю тыкву, найдет его над землей, когда он снова будет допущен к полетам и поднимется в небо. А раз так, то нужно ли прикидываться, выкручиваться, врать, просчитывать все и хитрить, отвечая на вопросы тестов, начальников, хакеров и маркитантов. После полетов с Агнессой всякий летательный аппарат казался неказистым, смешным и несовершенным, пожалуй, за исключением одного — махолета, построенного в школьной мастерской.
