Только после того, как бойцы привели в порядок позиции и расчистили стрелковые ячейки, им дали возможность передохнуть. Вендские войска, одним ударом прорвав обе линии вражеской обороны, остановились. Воинам не говорили, почему стоим, а не наступаем, не гонимся за кайсаками. Большие воеводы не считают необходимым делиться своими соображениями с простыми бойцами. Только если это нужно для поддержания боевого духа или в порядке общего осведомления о ситуации на фронте.
– А пожрать не мешает, – заметил Мазур.
Боец сидел на дне окопа, прислонившись спиной к стопке патронных ящиков. В руках он вертел стеклянную банку тушенки, рассматривал тавро на крышке.
– Хорошая мысль. Добрая. – Василий спрыгнул с бруствера и наклонился к своему вещевому мешку.
– Давай, Чудин, доставай, что у тебя есть, накрываем, – предложил Щукарь, пулеметчик, к которому десятский прикрепил Василия и Мазура.
Личностью Щукарь был неприятной, друзей у него не водилось. Не стремились люди сближаться с этим выходцем из нижних концов Новгорода. Трудно сказать, почему Щукарь пошел в армию, не для него это дело. Не может урожденный тать, не ставящий ни во что Правду и людей Правды, пойти служить. Говорят, что в один прекрасный день городовая облава загнала Щукаря с подельниками в тупичок. Почти всех положили, один Щукарь выскользнул и заскочил в попавшийся ему на пути Войсковой приказ. Там пришлось давать клятву, присягать на верность Диктатуре. Другого пути не было, только в руки поджидавших его на улице городовых.
– Раскрывай свой мешок, – нехорошо прищурился Василий, выпрямляясь. Рука потянулась к висевшему на поясе чудскому боевому ножу.
– У тебя сегодня первый бой, Чудин. Тебе и угощать. Ты не бойся, если не хватит, мы вложимся. Верно говорю, Мазур?
– Сначала сжуем твои, а потом каждый свои? – старая, как мир, блатная разводка. Маргиналы, криминалитет, ворье – дно в любом обществе одинаково. Всегда подсознательно чувствуют слабину и впиваются в горло неспособному дать им отпор. – И не называй меня Чудином, Рыбешка, – добавил Василий и сплюнул сквозь зубы.
– Яришься, это хорошо. Я таких знаешь сколько перевидал и переломал? – тать ощерился в кривой ухмылке.
– А где же тебя так сломали, что в ударники попал? – слова Василия попали точно в больное место.
– Ладно, сегодня на равных сидим, – глухо проворчал Щукарь. – Пока на равных, Василий.
Молодой человек молча кивнул и повернулся к своему вещмешку. Дешевые понты старого урки мало его волновали. Будет день, будет пища. В учебной сотне Вася уже сталкивался с такими, и быстро понял, что подонков надо бить сразу, больно и чтоб не встал. Это отребье только силу понимает и уважает.
Перекусить они успели. После сытной тушенки с хлебом, сыром, запитой разогретым в громовом самоваре отваром, Василия потянуло в сон. Разморило на полный желудок. Если еще включить обогрев куртки да устроиться поудобнее на дне траншеи, подложив под зад пустой ящик, прислонившись к обернутому снятым с дохлого кайсака ватником столбу и надвинув на глаза шлем, и не заметишь, как уснешь.
Наступал отходняк. Горячка боя, ярость, безумие атаки остались позади. Когда Василий шел в бой, он не видел вокруг себя смерть. Точнее говоря, не замечал, не обращал внимания на скошенных пулеметами однополчан, горящие вендские бронеползы, не слышал предсмертных воплей наматываемых на гусеницы бойцов и жуткого воя раненых. Сейчас память и чувства размораживались, до Василия начало доходить, что и он мог остаться лежать на грязном, обожженном снегу. И его могла найти стальная стрела смерти, могло срезать осколком, залить напалмом.
Больше всего хотелось хлебнуть горячительного, утопить мозг в спиртном, чтоб ничего не видеть, не чувствовать и не помнить. Жаль, мало ударникам вина перед боем отпустили. Всего один туесок на нос. Выпить или оставить? Вдруг впереди еще хуже будет? Пока Василий размышлял над почти гамлетовским вопросом, в окоп заглянул десятский.
– Пулемет изготовлен? Треногу закрепили?
– Все закрепили. Не стронется. Только окопчик мелковат. Сидя стрелять будем, – зачастил Щукарь. Несмотря на свой гонор, он побаивался командиров, успел в свое время на собственной шкуре почувствовать, что такое неподчинение приказу.
– Времени нет, – недовольно бросил Вторак. – Одного оставить у пулемета, остальные могут идти отдыхать.
– А куда? – удивился Василий.
– Десять шагов за твоей спиной, дубина. Блиндажи расчистили. Печки поставили.
Гм, самому стыдно. Даже по сторонам не посмотрел. Хотя не так просто заметить врезанное в склон холма, заботливо засыпанное грунтом укрытие. Взгляд Василия притянули сложенные рядком на крыше блиндажа трупы. Кайсаки. Те, кого в укрытиях гранатами закидали. Своих-то венды сразу же после боя вывезли, и мертвецов, и раненых. А кайсаков хоронить будут, когда время найдется. Зима не лето, могут и полежать, не засмердят.
– Вот ты и остаешься дозорным, – десятский уловил на миг исказившую лицо Василия брезгливую гримасу и истолковал ее по-своему.
– Посторожу. Огонь разжечь можно?
– На дне. И не усердствовать. Смотри, чтоб патроны не бабахнули. Напалм зря не трать.
– Лишних громовых коробок для куртки не будет? Тогда и костерок – только чтоб руки согреть.
– Бережливый. Держи пару.
– Добре, – кивнул Василий, принимая подарок.
Полезная штука. Заряда одной коробки хватает на шесть-десять часов подогрева куртки и брюк. Зимой в голой степи незаменимая вещь, особенно если учесть, что зимняя одежа для армии шилась весьма легкой. Бегать удобно, движения не стесняет, не промокает, не устаешь быстро, но ведь тепло плохо держит, зараза.
Пока однополчане грелись в блиндаже, Василий развел небольшой костерок из политых напалмом досок и тряпья. Чадило сильно, дымок вонючий, но зато, если снять перчатки и вытянуть руки к огню, забываешь, что ты в окопе на передовой линии. Закрыть глаза и представить себе… Стоп. А вот спать на посту… Василий нехотя выглянул из окопа. Все тихо. Противника не видно. Своих тоже.
Через полчаса началось. Из-за леса ударили пушки. Близкие накрытия по позициям. Бойцы ждали, что сейчас заревут наши орудия. Силища-то какая! Ан нет. Молчат. Не видно пушек за спиной. Ушли пушкари, видать, в другом месте они нужнее. Только орднунг противобронных пушек спешно готовит укрытия для своих длинноствольных дыроколов.
Били кайсаки метко, точно клали снаряды в траншеи и ячейки, но ущерб от огня был невелик. Венды вовремя засели в укрытиях и блиндажах. На позициях остались только дозорные.
Василий быстро снял пулемет с треноги, спустил на дно траншеи и сам прилег рядышком. Страха не было. Стреляют, и пусть себе стреляют. Огонь реденький. Полевые пушки садят. Даже если снаряд и упадет в шаге от окопа, лежащего на дне бойца не достанет, только присыплет землей да по ушам даст близким разрывом. Пережить можно.
