— Да ты, парень, действительно опасно болен. Умудрился подхватить все мыслимые болезни да еще парочку таких, о которых я даже не слынхивал.
Роун попытался сесть, его голова дернулась, и боль прошила ее насквозь, словно удар топонром. Он лежал, ожидая, когда же утихнет пульнсация в висках. Желудок болел так, словно его давили и топтали коваными башмаками, а тошннота захлестывала, как вспенивающиеся нечинстоты в выгребной яме.
— Обожглась? — гоготал старик откуда-то из глубины дома. — Похоже, ты так и стряпаешь с тех пор, как научилась держать ложку в руках.
Через стену Роун услышал звучный шлепок.
— За полмедяка я тебе и улыбаться-то не станну! — прокричал женский голос, и дверь хлопнула.
— Надо уходить, — сказал Роун. Он попытался сбросить с себя грубое одеяло, но снова нахлынула чернота.
— …какое-нибудь лекарство, заставь его говонрить, — донесся до него грубый голос бармена.
— Как скажешь, Похлебка… но он может уменреть.
— Только сначала пусть скажет. Роун почувствовал холодное прикосновение к своей руке, затем резкий, болезненный удар.
— Где добыча, малыш? — потребовал грубый голос Похлебки.
— Надо подождать с часок. Ему надо немного поспать, чтобы набраться сил.
— Ладно, но если он сдохнет раньше, чем уснпеет сказать, я сверну твою костлявую шею.
— Об этом можешь не беспокоиться, Понхлебка…
Его душил и мучил вихрь желтой пыли. Иногнда незнакомые голоса хлестали по ушам, словно плети, он отбивался, бежал, падал, а где-то данлеко впереди, на залитой светом сцене, острый клинок впивался в розовую плоть нежной Дэзирен. Роун пробивал себе дорогу к ней сквозь сунмасшедшие лица, но они все кружились и крунжились перед ним, заслонив лицо Дэзирен… Нанконец с диким воплем он вырвался из этого кошнмара.
— …скажи мне, пока не вернулся этот пронклятый обжора, — хрипел противный голос лекаришки. — А я за это тебе дам такое лекарство, что ты забудешься и уснешь, как щенок у сучьнего соска.
— Мне… надо… уходить…— прошептал Ронун. — Надо… идти…
Что-то острое воткнулось ему в горло.
— А такого ты, парень, еще не пробовал? А ну, говори старому Йаггу, где спрятаны сокронвища? Не в Верхнем же Городе, где собаки тотнчас разрывают человека на куски, стоит ему только там появиться. Так где же все-таки сонкровища? В каком-нибудь заброшенном доме? Там клад?..
Ужасный грохот и бычий рев прервали его донпрос.
— Так, так! Решил подурачить Похлебку! Да я тебе голову сейчас оторву!
— …ты меня вовсе не понял, я только пыталнся… для тебя же! У меня и в мыслях не было того…
Послышалось рычанье, тяжелые удары, иснтошный вопль… А потом толстая рожа Похлебки склонилась над Роуном.
— Ну, давай, малыш! — брызжа слюной и дынша перегаром пробасил хозяин бара. — Ты же не собираешься утащить в могилу свою тайну! Зачем она тебе там? Скажи мне, отблагодари Похлебку за все, что он для тебя сделал!
Роун застонал и слабо шевельнул рукой.
— Скажу… тебе… потом…
Морда Похлебки потускнела, голос еще что-то басил, стремительно угасая… Потом снова вынплыл свет и прорвались реальные звуки.
— …послал за мной раньше? — недовольно гонворил дрожащий голос. — Этот мошенник Йагг чуть было не прикончил его своими ядами! Он тяжело болен! Посмотри на эти язвы… взгляни на опухоль. Помяни мое слово, он не жилец… но мы постараемся сделать все возможное…
— Тебе бы лучше…
А затем в его лихорадочное сознание ворванлись, нет, не фантомы — близкие, знакомые лица.
…Стеллери стояла возле кровати, глядя на ненго сверху вниз. Обгоревшие волосы сбились и раснтрепались, лицо все в шрамах и ожоговых волндырях.
— Идем со мной, Роун, — снова и снова повтонряла она. — Мы покинем это зоо и уйдем так далеко, что они никогда не найдут нас. Идем…— И почему-то она убежала. А Генри Дред стрелял ей вслед, и выстрелы бластера гулко отдавались эхом в стальном коридоре…
Потом Генри Дред положил пистолет в кобуру.
— Проклятые гуки, — сказал он. — Но ты и я, Роун, мы — другое дело. Мы — земляне. — Его раздраженное лицо неожиданно стало маленьким и превратилось в физиономию Дарела. — Я тренировал ее, — сказал тот. — Что может быть вынше искусства разрушения? А разрушение самого себя есть высшее выражение…
Дарел проворно накинул себе петлю на шею и повесился. Его лицо перекосилось и почернело, оно стало страшным.
— Ты видишь? — слащаво пропищал он.
Он продолжал еще что-то говорить, а зрители скандировали за ним и аплодировали. Наконец пыль осела, и Железный Роберт поднял свои мощные расплавленные руки.
— Железный Роберт рожден для борьбы, Роун, — сказал он. — А теперь я не могу бороться. Время умирать Железному Роберту. — Он поверннулся, железная дверь перед ним открылась, и он не спеша вошел в печь.
Пламя метнулось из печи, обожгло Роуну линцо. Он отвернулся, но грубые руки потащили его назад, к этой адской двери-…
— Не вздумай сдохнуть, — прошипел совсем рядом голос Похлебки. — Ты тут уже двое суток валяешься, бредишь. А теперь развяжи язык, черт тебя побери, или я вышибу из тебя мозги! — Руки, точно каменные клешни в кожаных пернчатках, сомкнулись на шее Роуна…
Послышалось звериное рычание, кошмарные звуки разрываемой плоти и истошный вопль… Неожиданно руки на его шее разжались и над ним склонилась морда Состеля, испачканная кровью.
Роун в ужасе закричал и отшатнулся от принзрака.
— Хозяин! Это я — твой пес Состель. Мне только сейчас удалось разыскать тебя!.. И тут еще со мной, посмотри, хозяин…
Прохладная рука прикоснулась к пылающему лбу Роуна. На него нахлынула волна мягкого занпаха духов, тонущего в удушающем зловонии комнаты. Роун открыл глаза. На него смотрела Дэзирен. Она была болезненно бледной, но бодро улыбалась ему.
— Теперь все в порядке, Роун, — сказала она мягко. — Я с тобой.
— Ты… настоящая?
— Настоящая, как все мы, — снова улыбнунлась она.
— Твоя рука…
Она показала ему забинтованную кисть.
— К сожалению, теперь я несовершенна, Роун.
Появился озабоченный пес-врач. Он что-то говорил, но грохот в ушах мешал расслышать. Роун лежал и наблюдал за лицом Дэзирен, пока оно не поблекло и не растворилось в тумане, пронизанное тусклыми огнями. Они сияли, как далекие звезды, а затем погасли один за друнгим…
Роун сидел на постели. Его рука, покрытая шрамами от незаживших язв, лежала на коленнях, она была так тонка, что ее можно было обхватить пальцами. Дэзирен сидела возле него и кормила его с ложки. За последние дни она сильно похудела, остриженные волосы, схваченнные тесьмой, торчали сзади маленьким хвостинком. Роун поднял руку и взял ложку.
