Алексей Гравицкий - Четвертый Рейх

Богданов помолчал, а потом ответил.

— Моему бортмеханику это было бы интересно. Он все время утверждает, что наша технологическая мысль развивалась в одном направлении, но разными дорогами. Однако получается, что уперлись мы в один и тот же барьер. Забавно.

— Так давайте вместе преодолеем его. И шагнем значительно дальше!

— Я вынужден отказаться. Боюсь, что это не пойдет ни вам, ни нам на пользу…

— А вы подумайте, Игорь. — Улыбка фюрера слегка потускнела и сделалась «всепонимающей». — Вы подумайте. Время пока есть.

Игорь встал.

— Я так понимаю, что аудиенция окончена. Но у меня есть вопрос…

— Да, конечно.

— Этот разговор был поручен вам Гитлером?

— Почему вы так решили? — Мюллер округлил глаза в искреннем удивлении.

— Мне показалось, что вы развиваете его идеи.

— Как вы все же наивны, капитан. Адольф Гитлер это, увы, прошлое. А мы с вами должны смотреть в будущее. И никак иначе.

Ракета.

Помнящая тепло человеческих рук тонкая скорлупка из самой прочной на свете стали.

Теперь она не была мечтой, она стала нереальной реальностью. Очередное чудо света. Колосс, прочно стоящий на земле четырьмя железными ногами. Все наладки, доводки, подготовки были окончены. Через несколько часов это чудо взмоет в небо и растворится где-то там, в чернеющей вселенной. А он, ее создатель, останется на земле. Будет контролировать пуск, а потом смотреть, как огоньки сопел превращаются в ничто, теряются среди звезд.

Вернер фон Браун посмотрел на стену. Это уже вошло в привычку. Там за стеной была пусковая площадка, а дальше можно было рассмотреть изящные контуры его детища. Можно, если выйти на улицу.

Ему выходить было не обязательно. Он чувствовал ракету. Должно быть, так мать чувствует новорожденного ребенка. Вернер сел к столу и опустил голову.

Скрипнуло.

Он обернулся. За спиной остановилась коляска. Застыли колеса, замерла рука на колесе. Вторая упокоилась на плюшевом пледе. Счастливый и грустный Карл виновато улыбнулся.

Вернер отвернулся. Последние дни Кляйн раздражал его. Если честно, в этом не было вины хромого гения. Просто он стал постоянным напоминанием о том, что все точки расставлены, все решения приняты, и все кончено. Долгая, кропотливая работа, которая никогда бы не началась без него, Вернера фон Брауна, подходила к своему логическому завершению. И в этом завершении места ему не оказалось.

От этого в груди возникало щемящее чувство. Фон Браун снова подумал о том, что он как мать, что родила и тут же лишилась ребенка. И забирали этого «ребенка» при участии его «отца», что сидел теперь за спиной, виновато растягивая губы, как нашкодивший школьник.

— Что? — спросил не оглядываясь.

Голос прозвучал глухо и недовольно. Карл засопел, противно хрустнули костяшки пальцев.

— Я пришел попрощаться, — проговорил он.

— Прощай, — коротко отозвался Вернер. Говорить не хотелось совершенно.

— И еще…

Кляйн запнулся, костяшки снова защелкали.

«Господи, как у него получается так мерзко и так долго хрустеть», — нервно подумал фон Браун.

— Вернер, — позвал Карл как-то просительно.

Он взял себя в руки и обернулся. Калека выглядел жалко, и в душе даже шевельнулось давно забытое чувство к этому человеку. Чувство из детства. Как в интернате на острове Шпикерог. Когда он нашел в затюканном очкарике с сальными волосами еще не друга, но то, чего так не хватало для реализации безумных идей.

В отрочестве он начал общаться с Кляйном вовсе не как с человеком, а как с необходимым для работы ресурсом. Человеческие отношения пришли позднее. Отношение невероятным бумерангом вернулось к нему теперь.

Вернер видел в Кляйне соратника, а его использовали как необходимый ресурс.

— Что? — повторил он устало, без злости.

— Я не хотел так. И… и мне будет тебя не хватать. Но так надо. Так надо Рейху. Так надо фюреру.

Фон Браун пристально поглядел на Карла. Издевается? Или…

Нет, Кляйн, кажется, в самом деле верил в то, что сейчас говорил. Такой гениальный в своем деле и такой наивный до глупости по жизни.

Злости не осталось вовсе. Вернер запрокинул голову и расхохотался. Калека смотрел на него непонимающе. Он в самом деле не понимал и верил.

— Какой рейх? Какой фюрер? Все кончено. Уже давно. И Адольф прекрасно знал об этом. Знал заранее.

— Все кончено здесь, — с мягкой настойчивостью в голосе не согласился Кляйн. — Не там.

— А там, — Вернер стрельнул глазами в потолок, — меня не будет. Туда вы летите без меня. Знаешь, как я себя теперь чувствую, Карл? Как Ной, который вопреки всем трудностям, насмешкам и издевкам, построивший ковчег, и которого вышвырнули с этого ковчега.

Он встал и подошел к стене, за которой была — он не просто это знал — пусковая площадка. И ему не надо было видеть ракету, возвышающуюся в отдалении. Он чувствовал ее.

Вернер провел ладонью по стене, словно гладя стоящее за ней детище по металлическому боку.

— Зверье собралось в кучу, Карл, — произнес он. — Каждой твари по паре. И эти твари уплывают без меня. И ты вместе с ними. А Ной остается на земле, которая давно тонет и скоро окончательно скроется под водой.

Хрустнули костяшки. Фон Браун стиснул зубы, давя желание развернуться и крепко вмазать калеке.

— Мне больно слышать, что ты так отзываешься о фюрере, обо мне и о других. Но я понимаю тебя…

— Не понимаешь! — отрезал Вернер.

— Но у Ноя, — словно не слыша его, продолжил Карл Кляйн, — осталась вся информация и знания, необходимые для того, чтобы построить новый ковчег. Я хотел сказать тебе: до свидания, Вернер. Я верю, ты нас догонишь. Ты сможешь.

Вернер не ответил и не обернулся.

Болезненно скрипнули колеса инвалидного кресла. Жалобно попискивая, коляска прокатилась к двери. И фон Браун остался один.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Спустя несколько часов «Ноев ковчег» Вернера фон Брауна был загружен и готов к старту.

А потом дрогнуло небо, содрогнулась опаленная земля, и горстка важных немцев впервые в истории человечества устремилась к звездам.

Догнать их получилось лишь спустя двести лет. Большую часть документации по проекту Гитлер забрал у него вместе с Кляйном. Производство и оставшаяся документация оказались уничтожены. Все, что осталось в наследство Вернеру и человечеству, наработки по ракетному оружию. Немало, но в сравнении с потерянным — ничто.

Впрочем, американцы были рады и этому. Именно им в начале мая сорок пятого года Вернер фон Браун сдался вместе со всей сохранившейся документацией и горсткой своих людей.