Это проще. Уоррен?
– Точно. Китайцы, конечно, сопротивлялись. Но вдвоем с Джимми мы их забодали. Пообещали прямые всеобщие перевыборы через полгода. И поскольку на Луне китайцев…
Я машинально кивнул.
– Володька, как бы ни досталось Земле, человечество не должно пропасть нацело. И отвечаю за это теперь не я, не Робинсон, не ООН. Вот и весь мой сказ. Способности твои я знаю, согласия не спрашиваю. Потому как время, когда испрашивали согласия, давно истекло.
Тут он пошарил в ящиках стола и вытащил потрепанную Конституцию. Потом подумал и добавил Библию.
– Давай, клянись.
Я слабо удивился. К обоим писаниям Тарас относился чисто прагматически, однако почтительно. Считал, что они необходимы, как две ноги, на которых «топочет государствие». Он никогда не использовал символы такого рода ни всуе, ни в целях, так сказать, сиюминутных. Хотя в ходе последней предвыборной кампании Фима и Дима что-то такое предлагали.
Тут и меня пробрало. Я вытер вспотевшие ладони о пиджак, положил их на книги и сказал:
– Чтоб я сдох.
Поклялся, в общем. А раз поклялся, следовало исполнять.
* * *
– Решение такое: рейс продолжаем.
Голова «Ефимов» мрачно кивнула. Я знал, о чем она думала. Семья оставалась на Земле, а служебный долг уводил на Луну…
Но долг есть долг. Что бы там ни думал военный человек Ефимов, он продолжал выполнять обязанности. Мы успешно отделились от бомбардировщика, пошли на собственных моторах. В иллюминаторе я видел вспышки сигнальных огней «Ильи Муромца». Волоча за собой шесть полос инверсии, быстро уменьшаясь в размерах, он уходил на обратный курс. Туда, где в желтоватой дымке садилось вечернее солнце. Еще вполне обычное по виду. А «Корвет» продолжал разгоняться курсом восток – юго-восток. Туда, где сгущалась ночь.
Байконур остался позади, нас вела станция слежения Сары-Шаган. Прошла удивительно долгая минута. На высоте в сто двадцать километров космоплан покинул воздушное пространство Казахстана, полет контролировали уже китайцы с космодрома в Синьцзяне.
Ребята прилично говорили по-русски, но ничего нового о протуберанце сообщить не смогли. То ли действительно не знали, то ли еще не решили, что пора сообщать. По обыкновению, Пекин вполне мог не спешить с информацией, способной взбудоражить полтора миллиарда подданных. Это ж не кучка футбольных фанатов, в конце концов.
Капитан Хабибуллин настроил резервный приемник на ТВ-диапазон, передо мной на дисплее в спинке кресла появились искаженные, трепещущие изображения, все же позволившие пробежаться по основным новостным каналам. Массовые беспорядки пока не начались, хотя шум стоял ужасный. Телеведущие с одинаково круглыми глазами уверяли, что протуберанец устремился не куда-нибудь, а прямо к Земле. На основании чего сделан такой вывод, оставалось непонятным, поскольку никто из опрошенных на скорую руку ученых так не говорил. Однако на кого может быть обрушен гнев Господень? Да только на нас, грешных. На кого же еще, Марс уже наказан.
В действительности же раскаленный выброс находился слишком близко к Солнцу, проекции совпадали, поэтому направление движения оптическими методами еще не определялось, а спектрограммы только начинали меняться. Поток частиц высоких энергий, конечно же, возрос. Но оставался вопрос, летят они во все стороны или только к Земле? Кроме того, некоторые астрономы сомневались в том, что протяженность протуберанца превысит миллион-другой километров. То есть до нас он не достанет. На этом обнадеживающем сообщении я отвлекся от новостей.
В кабине «Корвета» появилась невесомость, потому что мы вышли на орбиту. Но Ефимов с Хабибуллиным дружно вздохнули и взялись разгонять челнок дальше. В наушниках сильно затрещало, связь оборвалась. А меня сильно затошнило. Нет, не герой я, честное слово. Не герой. Потому что с детства мечтал попасть в космос, попасть в историю захотелось позже, но тоже давно. А когда вдруг получилось и то и другое, я не сильно обрадовался, а наоборот. Очень потянуло отмотать ролик назад. И очнуться… ну, дворником где-нибудь в Нарьян-Маре. Не ходите, братцы, во власть. Ой, не ходите. Повсюду гробики мерещатся, нужно держать себя в руках, когда пинают ногами, мучиться либо от раскаяний, либо от горьких сожалений, пить кровь народную, а потом страдать от колик. И подушкой не закроешься, и но-шпа не спасает, и петух не кукарекает. Поэтому, если не остервенеешь на посту, не отупеешь или не забронзовеешь, а останешься более-менее человеком, то мечта одна: дожить до отставки.
Чтоб, значит, в одиночку хорошо выпить, отоспаться, блаженно осесть пред телевизором. Ну, и всласть ругнуть родную власть. Потому что после тебя она, эта власть, обязательно достается каким-то недоумкам.
* * *
После выхода на промежуточную орбиту на нас посыпались мрачные новости. Чем больше проходило времени, тем все более мрачные. По мере удаления протуберанца от Солнца направление его движения становилось все более очевидным. У Марса, сбоку от траектории полета солнечного выброса, находился ММК «Одиссей». Он первый с полной определенностью сообщил, куда летит поток звездной лавы. Опережая его, неслись субсветовые частицы высоких энергий. Уровень радиации в межпланетном пространстве быстро повышался. Всем, кто находился в открытом космосе, следовало сильно поторопиться. В том числе и нашему «Корвету».
Наихудшие ожидания оправдались. Обсерватории всего мира одна за другой подтверждали: гигантский выброс раскаленной материи летит именно к Земле. По счастью, летел он не со скоростью света, в запасе имелось еще около тридцати пяти часов, но летел неотвратимо. Надеяться можно было только на чудо. На то, что страшный пламень все же выдохнется, не дотянется до Земли.
Разумеется, политики в чудо не верили. Одна за другой власти разных стран объявляли чрезвычайное положение. Чуть ли не первым это сделал Тарас. Я прекрасно представлял, какое море работы на него хлынуло, поэтому был очень тронут тем, что про меня он не забыл. Используя свой президентский вес, Тарас добился для «Корвета» права внеочередного пролета. Хотя беспокоился батюшка, прямо скажем, не только и не столько обо мне, все же…
Диспетчеры международного центра управления полетами дали нам полный зеленый свет. И уже через десяток часов я любовался кратерами, трещинами и цирками с очень близкого расстояния. На селеноцентрической орбите нас встречали. Об этом позаботился уже Уоррен, прибывший несколькими часами ранее. Как только «Корвет» закончил торможение, внизу, на фоне тусклой поверхности Океана Бурь, начала вырисовываться ажурная конструкция «Снежинки».
Этот летательный аппарат предназначался для эксплуатации исключительно в лунных условиях, поэтому не имел закрытой кабины. Вообще не имел кабины. Груз закреплялся на решетчатой платформе, а пассажиры пристегивались к своеобразным космическим шезлонгам, расположенным там же, на платформе. В центре площадки возвышалось несколько более массивное кресло пилота, окруженное пультами.
Космос чрезвычайно демократичен. Новоиспеченному Президенту Луны пришлось
