— Протуберанец… — прошептал Раскин.
Кто бы мог предположить?
Один из его страхов обрел материальное воплощение.
То, что находилось в непроглядной кальдере, выбросило в космос протуберанец. Темпоральное смещение, сконцентрированное в луч. Забвение, вопреки бытовавшему до сих пор убеждению, оказывается, было способно достать любой объект за пределами двухкилометровой высоты. Даже в космосе — стоит этого пожелать невидимому обитателю покалеченной планеты. И создавать аномальные поля любой конфигурации и структуры.
— Скарлетт! — позвал Раскин. Он больше не видел кабины шаттла. Неужели его пилот без сознания? Едва ли Скарлетт стала бы закрывать от испуга глаза. Хотя в таких обстоятельствах возможно все.
Шаттл содрогнулся от удара. Уныло заскрежетал деформируемый корпус. Стон рвущегося металла слился с лающей трелью, — сигналом, предупреждающим о разгерметизации. Шипение, переходящее в свист, — вот оно! Шлюз мгновенно заволокло густым туманом, влага, содержащаяся в воздухе, поспешила осесть конденсатом на внутренней обшивке, на оборудовании и на керамическом скафандре Раскина. Переборки застонали, распираемые давлением внутри отсеков.
Рывок!
Ожили тормозные двигатели. Раскин понял, что шаттл отбросило от корпуса мертвого крейсера. И мгновением позже он снова смотрел сквозь иллюминатор: смятые фермы стыковочного узла, предназначенного для сцепки с тяжелыми кораблями, удалялись. Между поврежденной конструкцией и носом челнока кувыркались в невесомости мелкие обломки. Частицы светоотражающего покрытия блистали, словно быстрые снежинки в луче света.
«Ушелец! Что произошло?»
— Что с челноком? — Раскину показалось, что этот вопрос в данный момент более уместен. Он ослеп, — нужно было дотянуться до шлема и стереть с забрала конденсат. Однако скафандр был зафиксирован жестко, не пошевелить ни рукой, ни ногой. К счастью, зрение Скарлетт все еще работало на него.
«Челнок держится, Ушелец. Что произошло?»
— Похоже, кто-то желает, чтобы мы добрались до Забвения.
Всеобщность завопила миллионом голосов. Приказы, угрозы, просьбы, причитания, мольба… Раскин, зажатый тисками креплений, чувствовал себя словно на кресле у пыточного мастера, в башне инквизиции. От Всеобщности не спрятаться. Они со Скарлетт отделены от системы, однако им все равно приходится играть на поле противника и по правилам противника. А значит, их независимость — свойство сомнительное.
Грибница в его теле бесновалась. Стоило ему прикрыть глаза, как зрелище тончайших гифов, пронизывающих органы, сливающихся в одно целое с нервной тканью, представало во всей красе, со всеми анатомическими подробностями. Грибница тянула его во Всеобщность.
— Потерпи немного, милая… — прошептал Раскин, обращаясь к своему паразиту.
«Ушелец, я в норме, — отозвалась Скарлетт, принявшая его слова на свой счет. — Не раскисай — впереди десант!»
Зарокотали маршевые двигатели. Челнок описал «мертвую петлю» вокруг безжизненной «Гордости» и устремился к Забвению.
Раскин замер, скорчившись внутри скафандра. Перегрузка пробовала на прочность каждую косточку, выдавливала воздух из легких, — Скарлетт шла к планете жестко. Ну, ничего, не кисейная барышня, главное, чтобы шаттл не развалился…
«Помалкивай!» — тут же отозвалась валькирия.
Всеобщность продолжала свой штурм. Стремилась захватить контроль над Раскиным, будто он, находясь в десантном шлюзе, мог прервать полет. Нет, — тут же поправил себя ушелец, — когда я окажусь на Забвении, мне не позволят форсировать метаболизм, и я погибну, застигнутый «смещением», как простой смертный. Вот на что рассчитывает Всеобщность. Почему же Всеобщность не атакует Скарлетт? По-видимому, он надежно рассоединил ее с системой…
«Федор!»
Он узнал этот голос среди миллиона других. Черт, как некстати…
Вероника. Где? На «Небиро». В той же самой каюте. Руки лежат на коленях. В правой — пистолет, крошка «МТ», это его не оказалось под рукой, когда он был нужнее всего. Зачем понадобилось ей сейчас оружие? Она что, собралась порешить Павло? Обидно, если так, ведь Раскин хотел проделать это собственноручно. Почувствовать тепло крови предателя на своих шипах-имплантатах.
«Знаешь, Федор, — сказала Вероника в пустоту, — Всеобщность — это не самое большое зло, которое существует в нашем мире. Я поняла это… внезапно. Мы боролись против чего-то великого, обобщенного, во многом — абстрактного. Домысленного и дорисованного нашим страхом. На самом деле, зло внутри нас. Ни Обигуровские споры, ни ххта, ни кухуракуту не несут в себе такой багаж пороков, как люди. Мы можем сколько угодно кричать, мол, у нас — душа, у нас — Библия, у нас — Шекспир и Достоевский… А на самом деле, — Вероника подняла левую руку и принялась снимать с волос заколки, свои дешевые детские заколки, которые так смешно смотрелись на молодой женщине, — мы — убийцы, воры, клеветники, обманщики… насильники. Больше никто во Вселенной, только мы! Подумать жутко… — она тряхнула освобожденными волосами. — Даже не звери… Отбросы. Дерьмо космическое».
— Вероника, сейчас не время… — прохрипел Раскин, с трудом шевеля тяжелым языком, — поминать Достоевского…
Шаттл входил в атмосферу Забвения под прямым углом. Раскин надеялся, Скарлетт знает, что делает. Над черным зевом Кратера вьюжило — кристаллики замерзшего углекислого газа плясали вокруг рассекающего ночь челнока.
«Мне кажется, что смыслом всего должна быть любовь, — сказала Вероника. — Во Всеобщности или вне. Это потрясающее чувство, — она усмехнулась, — эффективный стимул. Как жаль, что понимаешь это в самом конце. Черт, будто и не жила никогда… — она решительным движением поднесла дуло пистолета к виску. Раскин отчетливо увидел глаза Вероники, светлые глаза серо-желто-неопределенного цвета. Они были спокойны и даже холодны. — В этой Всеобщности не будет нашей любви. Ты поймешь.»
Связь оборвалась.
Раскин рванул прочь крепления, пытаясь вскочить на ноги, чтобы добраться до «Небиро», сквозь корпус челнока, вопреки гравитации Забвения и 61-й Лебедя, через пространство, через время. Скорость мысли. Да, ему нужна была именно скорость мысли. И он преодолеет любые границы, доберется до этой светловолосой и светлокожей девушки, избавит ее от избранной участи; вернет все назад, заставит планеты и звезды передвинуться по своим орбитам обратно, в тот день и тот час, когда он мог принять иное решение. Он прекратит все это, он выйдет из игры. Вместе с ней.
Всеобщность взвыла, будто ветер в тысяче каминных труб, — она потеряла главного и последнего заложника в этой битве, — и в тот же момент шаттл завертело. Левый борт лишился куска обшивки, плоскость покосилась и, потеряв целостность, принялась складываться гармошкой…
