– Дело не в этом. Я уверен, что он очень многое знает. То есть, возможно, он знает о причинах катастрофы, знает, что такое Лес… Сумел разобраться во всем. И еще, думаю, он был связан с Пандемией. По крайней мере, косвенно.
– Значит, нужно его найти во что бы то ни стало?
– Да.
Я достал сверток с тоником, развернул. Ногой пододвинул к себе стоящую неподалеку аптечку Травника.
– А еще, – продолжал Калуга, – нам надо выручить дочерей Травника.
– Конечно. Катя знает, где третий тоник.
– Но главное ведь не это?.. – он внимательно смотрел на меня.
– А что главное? – я раскрыл аптечку.
– Это ты мне скажи, брат.
Вытащив шприц, я покрутил его в руках, положил на колени. Калуга молча ждал. Я потер лицо, вздохнул и сказал:
– Не люблю я про такое говорить. В общем, есть вещи, которые если делаешь… или если, наоборот, не делаешь, то предаешь себя. Не знаю, как это объяснить, не умею толком. Короче говоря, так оно случается: когда человек предает самого себя, то потом… Блин, не знаю!
– То потом он деградирует, – сказал Калуга серьезно. – Деградирует из человека – в мышь.
– Почему в мышь? – удивился я.
– А вот так. Становится трусливой мышью в норе. Такие моменты в жизни случаются редко, но иногда все же случаются, и надо решать: мышь ты или человек. И если решаешь, что мышь, – лезешь в нору и сидишь в ней всю оставшуюся жизнь, трясешься. А если человек, то идешь и дерешься. Я знаю, у меня такое было.
– Ну, мышь так мышь. В конце концов, зачем эти разговоры? Мне третий тоник нужен обязательно, так что я в любом случае пойду вытаскивать Катю с Зорей.
– Это я для себя хотел прояснить, – ответил он. – Ты-то понятно, а вот я… В общем, я подумал и понял, что тоже пойду.
– Уверен? Чумак – он покруче майора Шульгина, Птахи и цыган. Это как к шатуну в берлогу лезть. Я не преувеличиваю.
– Знаю, что не преувеличиваешь. Только кто я, человек или мышь дрожащая? Если не помогу их освободить, значит – мышь. Поэтому пойдем к Чумаку вместе. Устроим ему танцы со стволами, а, брат?
– Посмотрим, – сорвав с бутылочки пробку, а со шприца – упаковку, я вставил иглу в горлышко и отжал клапан. Проверил, не осталось ли внутри воздуха, и стал закатывать рукав.
– Уверен, что сейчас подходящее время и место? – спросил Калуга, с некоторой опаской отодвигаясь от меня. – Слышишь, там стреляют вверху. И взрывается что-то, земля вон даже дрожит. А вокруг холма Палач рыщет, и Выдра с ним. Хотя я бы на месте Палача послал мохнатого за подмогой в Край… Может, их там уже целый отряд. Получается, нам отсюда ни туда ни сюда, а ты собрался колоться.
– Как раз самое время и самое место, – ответил я и улегся под стеной. Отстегнул от пояса сумку с деньгами, положил рядом. – Калуга, сейчас меня, насколько понимаю, начнет дергать. Я вырублюсь и какое-то время проваляюсь. Приду в себя, может, через час. Или через два. Ты пока… поспи, что ли.
– Ага, поспишь тут с вами двумя, один – труп, второй вообще не пойми что.
– Ну, не знаю. Выйди тогда, полазай вокруг, разведай обстановку. Я приду в себя – и решим, что делать. – Я несколько раз согнул-разогнул руку, похлопал по сгибу локтя. – У нас в планах экскурсия на ферму Чумака, и при этом надо избежать встречи с Палачом и краевцами. И не попасться снова ренегатам, если те еще в силе и если майор Шульгин жив. Вот и будем решать, как проскользнуть между ними всеми.
– По самому краешку ходим, брат. И кстати, на ферму Чумака просто так не заявишься. У него ж там крепость, туда с армией приходить надо.
Похлопав по лежащей рядом сумке, я ответил:
– Армию можем нанять. Или свою сколотить.
– Ага, мы теперь богатые, как Хан. Я вот что еще думаю… А ты уверен, брат, что действуешь сейчас по своей воле?
Я покосился на него.
– Ты о чем?
– Да я вот, понимаешь, не уверен. Ни про тебя, ни про себя. Что, если все вот это, – он развел руками, – все, что произошло за последние дни, кем-то направляется?
– Кем?
– Да ты сам понимаешь.
– Лесом, что ли?
– Им, ага. Мы думаем, что поступаем, как того сами хотим, у нас есть цели, мы к ним стремимся… А на самом деле все это время действуем по его воле. Он что-то хочет, глобально так хочет, и подталкивает события по-своему. Незаметно, не напрямую – косвенно. Влияет на людей, на поступки, на ситуации…
– Что же, по-твоему, он хочет?
– Э, брат, если б знать… Был бы я королем Мира Выживших, если бы это понимал. Может, вон, Хан знает? Или командование Армии Возрождения?
– Или мой отец, – я поразмыслил над словами Калуги и заключил: – Нет, я сам хозяин своей жизни. Конечно, на меня влияют обстоятельства, другие люди, их действия. Сильно влияют, и от этого в моей жизни многое зависит. Но как мне поступать, я решаю сам.
– Это можем быть иллюзией, – возразил он серьезно. – Слышал ведь: самая главная хитрость дьявола в том, чтобы убедить всех, что его нет.
– Ну, а это ты к чему?
– К тому, что хитрость может быть в том, чтобы люди считали, будто действуют по своей воле. И это главное оружие Леса.
Я пожал плечами:
– Калуга, я философией даже после бутылки водки не очень увлекаюсь. А что до Леса… По-моему, его цели не совпадают с моими. Но это и неважно, я все равно добьюсь своего, какое бы оружие он против меня ни направил. Все, не скучай тут без меня.
С этими словами я воткнул иглу в вену и придавил поршень, вгоняя красную субстанцию в свою кровеносную систему. Вместе с ней туда, трепеща и переливаясь, втянулось багровое облачко. И когда шприц опустел, Калуга задал последний вопрос:
– А что этот тоник дает-то? Ты у Травника не успел узнать? Может, он тебя в монстра какого обратит, или крылья у тебя прорастут… или копыта с рогами, а? Ха! И станешь ты дьяволом, который убедил всех, что его нет.
– Скоро узнаем, – ответил я и закрыл глаза.
Наступила тишина. А потом странные видения наполнили мое сознание, огромное нечеловеческое ЛИЦО, словно лик самого Леса, взглянуло на меня из клубящейся тьмы, и отзвук далекого голоса долетел сквозь глухой шум, шепот и шелест деревьев. Лес что-то сказал мне.
И хотя я не понял его, но был уверен, что скоро пойму.
