Надо же, он еще и любитель поэзии! - усмехнулся Евгений Иванович. - Не слишком ли много достоинств у простого шпиона? Ладно, сделаю вид, что все понимаю буквально.
- Да, Лондон это творение Кристофера Рена, - сказал он, кивнув головой, - воплощение замысла одного гениального зодчего. Англичане люди упрямые, но даже они это признали. На его надгробной плите имеется эпитафия: "Если хочешь увидеть памятник, посмотри кругом". Лондон, безусловно красив, но по сравнению с вашей столицей это серенький, грустный, провинциальный городок.
- О да! - воскликнул мсье Шометт с очень большим воодушевлением, - в Париже каждая улица прелестна по-своему, и все они дышат историей!
Кофе хозяин кафе готовил исключительно сам, по собственному рецепту, основным компонентом которого были крупицы обычной морской соли. Он лично перебирал и обжаривал зерна, закладывал их в кофемолку, а потом колдовал над жаровней с раскаленным песком.
- Ваш багаж просто ввел меня в заблуждение! - говорил он, захлебываясь от смеха. - Вам со сливками или мороженным? Нет, это ж надо додуматься?! Как говорили в Советском Союзе, "социалистический реализм"!
- Вы будете смеяться еще громче, - невозмутимо заметил Евгений Иванович, - но это мои чемодан.
- О-ля-ля! Вам действительно негде остановиться? - всполошился радушный хозяин. - Сейчас же распоряжусь...
- Не беспокойтесь, - Векшин прервал его отрицающим жестом, - в спальном месте я не нуждаюсь. Просто хотел бы закончить кое-какие дела, а этот багаж держат меня на привязи, лишает мобильности. До сих пор не могу разобраться: то ли он при мне, то ли я при нем.
Француз облегченно вздохнул и снова захохотал.
- Это мелочи, - вымолвил он, насмеявшись. - Высказывайте свои пожелания: как всем этим удобней для вас распорядиться?
- Переправьте, если не трудно, куда-нибудь ближе к России: в Турцию, Югославию...
- Украина устроит?
- Более чем.
- Вот и отлично. Я вам сейчас напишу адресок в Киеве. Там вы найдете все свои вещи в целости и сохранности уже послезавтра. И позвольте еще попутный вопрос?
Векшин кивнул.
- Подробный отчет по запросу из центра я давно подготовил, но он до сих пор не востребован. В России такой бардак! Я, честно сказать, удивляюсь, что деньги оттуда приходят более-менее регулярно.
Резидент Векшину нравился своим шармом, непредсказуемой нестандартностью. Было ему чуть больше пятидесяти -круглолицый, смешливый толстяк, любитель красивых женщин и скабрезных анекдотов. Что самое интересное, внешне он не был похож на француза. Усы бы ему, осэлэдэць - и вот вам гремучая смесь из Тараса Бульбы и Козака Мамая. Кажется, бросит он телефонную трубку, достанет из-под стола заветную четверть, саданет добрую чарку горилки, тай затягмэ: "Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю..." Кто вы, мсье Шометт, можно ли вам стопроцентно довериться?
Векшин раскрыл толстую папку. Сорок страниц текста, вырезки из газет, несколько фотографий...
- Там все о Морском Черте, - пояснил хозяин кафе.
- Простите, о ком? - старый разведчик вздрогнул, чуть не схватился за сердце.
- Был, знаете, странный случай в Бискайском заливе, на выходе из Гибралтара. Два быстроходных катера взяли на абордаж советское судно. Несколько человек погибло, двое сошли с ума, остальные в панике отступили. Один из выживших до сих пор утверждает, что видел Морского Черта. Но только я думаю, все дело в каком-то секретном оружии...
- Я вспомнил, - Евгений Иванович взял себя в руки, - спасибо за информацию, вы хорошо поработали. Но больше всего в настоящий момент меня беспокоит такси: машина стоит в двух кварталах отсюда, на платной автостоянке.
- Это Центр международных конференций, - уточнил мсье Шометт. - Там было когда-то подписано соглашение по Вьетнаму.
- Может быть. Но машина с утра в угоне и я не хочу, чтобы поиски злоумышленника начались именно в этом районе.
- Сделаем. Это все?
- Нет. Еще мне нужна машина. "Ягуар" или "БМВ", - сухо сказал Векшин, выкладывая на стол пачку денег в банковской упаковке. Подумав, добавил еще одну. - А это - за беспокойство и, скажем так, на непредвиденные расходы.
- Все ясно, - грустно откликнулся мсье Шометт, - вы мне не доверяете...
На улице шел слепой дождь. Смехом сквозь слезы, из-за крохотной тучки светило щербатое солнце. Хлипкие потоки воды преломлялись в его лучах, обретая холодный отблеск благородного серебра. Беспечные парижане и гости французской столицы плотной рекой струились по тротуару. Векшин вклинился в этот поток. Он понес его в заданном направлении.
Машина ждала его в колодце двора, четвертая арка направо. Именно там, у самого поворота, человеческая река получала небольшое, но стойкое завихрение. Седеющий негр, торговец мелкими сувенирами, раскинул свой нехитрый товар прямо на тротуаре. В Париже таких "бизнесменов" больше, чем деревьев в Булонском лесу, но именно этому Евгений Иванович не поверил. В столь суматошном месте у лоточников не бывает очередей. Тот, что сидя на корточках, вертел в руках фигурку из черного дерева, был похож со спины на того самого типа, что с утра подносил его чемодан. Полковник еще не успел оценить степень потенциальной угрозы, а ситуация еще более осложнилась. Едва поравнявшись с ним, громко чихнул экскурсионный автобус. Скрипнули тормоза. Люди в военной форме, четко и слажено десантировались на тротуар и охватывали прохожих полукольцом.
Когда-нибудь это должно было случиться, - с тоскою подумал Векшин, - но боже ж ты мой, как оно все не во время!
Круг сомкнулся. Сухощавый капрал отстегнул от пояса пластиковые наручники.
- Все кончено, Экшн, - произнес он по-русски и улыбнулся.
Дождь прекратился. Бездонное небо соскользнуло с парижских крыш на Авеню Клебер, и синим клубящимся облаком застило горизонт. Огромный город притих, будто бы кто-то выключил звук.
Улыбка застыла на бритом лице ажана. Теряя точку опоры, Векшин прошел сквозь него, и вновь осознал себя на площади Трокадеро, за рулем того самого, угнанного такси.
До нужного города он добрался глубокой ночью. Старый месяц уже ушел, а новый не успел народиться. Его подменял светофор.
На дорожной развязке свет галогенных фар скользнул по сутулой фигуре. Кто-то голосовал. Максимейко так и не понял, зачем тормознул.
- Водочка есть? - вопросил тусклый голос, а в нем усталость, надежда и тонкая лесть.
Валерий Григорьевич вздрогнул. Из тысяч лиц он узнал бы этого человека, насколько бы он не опустился, не менял свою внешность.