Макс Мах - Взгляд василиска

– Чего хочешь? – Прохрипел он.

– Прежде всего, ключи от наручников, усмехнулся Вадим.

– В… Ах ты ж! В кармане, – сразу же ответил жандарм.

– Молодец, – похвалил ротмистра Вадим и начал охлопывать его карманы в поисках ключей. – А теперь коротко и по существу. Кто приказал и почему? Мы же с ней, – кивнул он на Полину. – Не в розыске, и обвинений никаких…

Он нашел ключи, разогнулся и начал отмыкать Полинины наручники, что без навыка сделать оказалось совсем не просто.

"Давида бы сюда… "

– Ну! – Напомнил он раненому жандарму о заданных вопросах.

– Ротмистр… Кабаров… – Выдохнул жандарм.

"Кабаров…"

– И что ему от меня нужно? – Вадим все-таки одолел чертовы наручники и, освободив Полину, снова повернулся к раненому.

– Не… не знаю.

– Что значит, не знаешь? – Удивился Реутов. – Он что, своих приказов не объясняет? А если он тебе застрелиться велит?

– Не об… Ох!

– Значит, не объясняет, – закончил за него Илья. – А почему?

– Потому что… Обязан я… ему.

Прозвучало это несколько странно, но, кажется, Реутов идею уже ухватил.

– А полицейские? – Спросил он. – Полицейские обязаны тебе?

– Да…

– Чем?

– Наркотики, – коротко ответил ротмистр, явно с трудом уже удерживаясь в сознании.

– Молодец, – кивнул Вадим. – Заслужил жизнь. Последний вопрос и все. Как вы эту квартиру нашли?

– Мы… Мы следим за всеми… за всеми, чьи телефоны… были в ее записной… А этот… Он полез в сервер университета…

– Ну, и что? – Удивился Реутов. – Что в этом такого?

– Не… знаю. Кабаров… он сказал… следить за университетом и… там еще семь… ад…

– Назови!

Но жандарм уже потерял сознание, да и им, если честно, задерживаться в разгромленной квартире не стоило. Реутов с сожалением посмотрел на так не вовремя отключившегося жандарма, но делать было нечего. Он быстро собрал оружие, Полина вытащила из хозяйского терминала дискет с записями, и они пошли к выходу.

– Звони в полицию, парень, – сказал Водим "ломщику" на прощание.

– И раненых перевяжи, – добавил он, закрывая за собой дверь.

Петров, Русский каганат,27-28сентября 1991года.

Как легко, оказывается, превратиться из уважаемого законопослушного гражданина в убийцу-нелегала, человека, с необыкновенной легкостью нажимающего на спусковой крючок.

"Легко, с легкостью…"

Слишком быстро, слишком просто, слишком жестоко.

"Но ведь это война, – напомнил он себе, наблюдая, как медленно закипает вода в кофейнике. – А на войне… как на войне".

И Реутов вспомнил 11 мая 1958 года, свою первую настоящую войну, в которую вошел на рассвете того воскресного дня офицером мирного времени из вчерашних студентов и с которой, как теперь выяснялось, так никогда и не вернулся. День был солнечный, а после полудня стало и вовсе жарко. Совсем по-летнему. И небо голубое над головой… Но тогда ему было не до погоды. Принципиально важным являлось только то, что все время хотелось пить, а на убийство германского гренадера, которого он зарезал в рукопашной, Реутов даже внимания не обратил. Вспомнил об этом ночью. Вспомнил и пережил минутный приступ тошноты от внезапно всплывшего перед глазами необычайно яркого и богатого на мало аппетитные подробности образа. А сразу затем накатил ужас. И вот что важно. Корчило его тогда уже не от содеянного – куда там! – а от мысли, что точно так же могло случиться сегодня и с ним самим, и, наверняка, случится завтра, потому что это война. Однако уже в следующее мгновение Реутов спал. Усталость оказалась сильнее омерзения и страха. А потом… Потом он втянулся, привык… Война…

– Нам повезло три раза подряд, – сказал Вадим, возвращаясь к столу и разливая кофе по чашкам. – Три раза, Поля!

Ему страшно хотелось погладить ее по волосам, обнять, прижать к себе, поцеловать, но делать этого сейчас, по-видимому, не стоило.

– Это что-то значит? – Похоже, предел существовал даже у ее способности к адаптации. Усталость, страх, отчаяние, они способны сломать любого, а Полине, на самом деле, всего двадцать три, и она женщина. И значит, теперь одно из двух, или полное разрушение личности, или…

"У нее есть я, – напомнил себе Вадим. – И я этого не допущу".

– Это значит, что теперь против нас начинает играть теория вероятности, – сказал он вслух, усаживаясь напротив нее. – А статистика, можешь спросить потом у Шварца, сильнее ангелов-хранителей.

– Что же делать? – Кажется, его интонация заставила ее думать, и это было хорошо.

– В пятьдесят восьмом… – Сказал Реутов, закуривая. – Нас спасло только то, что мы все время контратаковали. При любой возможности, вопреки всему…

– Но мы даже не знаем, кто они. Кого контратаковать?

– Ошибаешься, – усмехнулся Вадим. – Знаем.

– Как так? – Удивленно подняла брови Полина, втягиваясь в разговор.

– А так, что майор Кабаров дурак и фанфарон, – сказал Реутов тем голосом, каким когда-то ставил боевую задачу своим бойцам. – И через два часа мы будем знать, где он живет, а это уже кое-что.

– Адресов и телефонов сотрудников МВД в адресной книге не публикуют, – возразила Полина и тоже потянулась к сигаретам.

– А нам и не надо, – Реутов отпил кофе и вдруг вспомнил про еще один обязательный пункт тех своих наставлений.

"Про батьку Суворова, ребята, взяли и забылисовсем.Смелые, которые думали, что их пуля боится, в земле лежат, а наша задача выжить и уложить туда германца. Компреву? Поэтомудумайте, что делаете и не забывайте проосторожность…"

Мудрость эта была заемная, цельнопертая, так сказать, из короткой речи полковника Ракитина, которую тот выдал за полчаса перед тем, как панцергренадеры Ползнера ударили по 8-й бригаде, вставшей на их пути к Алитусу. Но чужая не значит неправильная. И вот об этом-то Вадим теперь и вспомнил. До сих пор они ведь всего лишь импровизировали, по ходу дела реагируя на чужие действия. И то, что им так везло, это просто чудо. Однако запас чудес невелик, и спонтанность хороша только на театре. Когда-нибудь везение могло и истощиться.