Было шесть часов утра, когда, пройдя по одной из тихих и, по всей видимости, все еще зеленых – было слишком темно, чтобы сказать наверняка – улочек крепко спящего Сестрорецка, Вадим нашел дом номер девять и деликатно нажал на кнопку звонка, укрепленного рядом с калиткой, прорезанной в высоком – почти двухметровом – заборе. Прошло не более минуты, как за деревянным, крашенным зеленой краской забором раздались шаги – человек тяжело ступал по посыпанной по нынешней моде кирпичной крошкой дорожке – звякнул, откидываясь, запор, и калитка открылась. В желтоватом свете уличного фонаря перед Реутовым возник невысокий, но крепкий мужчина лет пятидесяти с простым лицом и уверенным взглядом умных темных глаз.
– Доброе утро, Иван Фелоретович, – сказал Вадим, выбрасывая недокуренную папиросу. – Извините, что побеспокоил вас в такой ранний час, но мои обстоятельства…
– Знаю я ваши обстоятельства, – усмехнулся мужчина. – Доброе утро, Вадим Борисович, и перестаньте, пожалуйста, извиняться. Я же вам сказал тогда, я ваш должник.
– Мне просто нужна помощь, – возразил Реутов, поднимая перед собой руки, как если бы хотел остановить собеседника.
Оставалось надеяться, что он не переигрывает, но береженого бог бережет, а смелые…
"Смелые лежат в земле", – напомнил он себе.
– Проходите, Вадим Борисович, – предложил Купцов, отступая назад и указывая дорогу.
– Спасибо.
Вадим вошел во двор и пошел за Купцовым к дому. Дом у Ивана Фелоретовича был каменный, двухэтажный, но впечатления ни своими размерами, ни тем более, внешним видом, не производил. Обычный дом обычного зажиточного обывателя. А, между тем, Купцов был не просто состоятельным человеком. Судя по тому, что писали о нем в газетах, он должен был быть как минимум миллионщиком. Да и простым обывателем он тоже не был. Глава василеостровских "Иванов"[82] под это определение никак не подходил. Впрочем, доказать, что Купцов и есть тот, кого в криминальной среде Петрова знали под кличкой "Тадой", прокуратура так до сих пор и не смогла. А ведь ему приписывали не только руководство ватагой попрошаек. За ним числились и не характерные для "Иванов" марвихеры,[83] медвежатники и шниферы.[84] Однако только числились, а слухи, как известно, к делу не подошьешь. Реутову же до сегодняшнего дня, если честно, было глубоко наплевать, чем, на самом деле, занимается или не занимается Иван Фелоретович Купцов.
Пять лет назад, когда Вадим еще занимался частной практикой, Иван Фелоретович пришел к нему на прием со своей молодой женой. Ольге Купцовой было всего тридцать два года и она была диво, как хороша собой, но диагноз, поставленный в Биржевом госпитале, никаких шансов не оставлял. Короткая, полная страданий жизнь, или операция, следствием которой будет несколько более длинная жизнь, но уже совсем другого, непохожего на нее сегодняшнюю человека. Вот такая печальная история. Однако Реутов, который за свою жизнь видел не мало таких вот диагнозов, которые в связи с их характером правильнее было бы называть приговорами, от обследования не отказался. И не из-за денег – а Купцов сулил заплатить любую сумму – а просто потому что знал цену современной больничной диагностике. Знал и не ошибся. Повторные анализы, сделанные там, где их действительно умели делать, и, главное, могли правильно "прочесть", позволили Вадиму отменить прежний диагноз и поставить другой. Впрочем, от того, что опухоль оказалась не вторичной, а первичной,[85] положение Ольги Григорьевны легче не становилось. Астроцитому[86] все равно следовало удалять, иначе она убила бы женщину, предварительно измучив ее болями и медленным разрушением психических функций. Но в том-то и дело, что удаление опухоли задача отнюдь не простая. Особенно если опухоль сидит глубоко в ткани мозга, и следствием операции явится неминуемое разрушение важных отделов Центральной Нервной Системы. Однако Вадиму и тут удалось найти выход из почти безвыходного положения. Томограмма,[87] сделанная по просьбе Реутова в лаборатории Нейрохирургической клиники Петровского университета, и его собственные разработки по триангуляции позволили локализовать астроцитому с той степенью точности, которая обеспечила профессору Оганесяну, несомненно, одному из лучших нейрохирургов каганата, возможность выполнить сложнейшую операцию без необратимой травматизации мозга. Разумеется, в деле были задействованные лучшие специалисты, но к большинству из них Купцов никогда бы не попал ни за какие деньги. Чтобы знать, к кому обратиться, надо было быть доктором Реутовым. И чтобы уговорить далеких от рутинной практики ученых выполнить какое-то сложное и непринятое еще в медицинской практике обследование, тоже надо было и самому быть частью этой, так сказать, корпорации. И с Герой Оганесяном, для которого Вадим выполнил феноменальную по сложности "штурманскую" работу, буквально шаг за шагом расписав уникальную по технической сложности операцию в трехмерной проекции мозга Ольги Купцовой, нужно было дружить и сотрудничать пятнадцать лет, чтобы тот согласился эту операцию провести. И надо отдать должное, Иван Фелоретович все это понял и оценил по достоинству. Поэтому, когда худшее было уже позади, он и сказал Вадиму, что тот всегда может рассчитывать на взаимную услугу. Всегда и во всем.
На самом деле, кто такой Купцов, Реутов тогда не знал. Да, если бы и знал, все равно взялся бы помочь. Ему просто понравилась эта женщина, и глаза Ивана Фелоретовича, которыми тот на нее смотрел, понравились тоже. Его вообще эта история по-человечески задела. И вдобавок, задача, которую он вдруг перед собой увидел, оказалась именно тем вызовом профессиональной состоятельности, на который он не мог не ответить. А деньги… Что ж, и деньги оказались не лишними, потому что Реутов как раз собрался тогда купить квартиру. Но вот воспользоваться предложенной ему услугой – а Вадим в конце концов все-таки понял, с кем имеет дело – он совершенно не предполагал. Однако, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. И оказалось, что в нынешних обстоятельствах брезгливостью можно было и поступиться. На войне, как на войне… А на ней, как известно, все средства – ну почти все – хороши.
Когда несколько часов назад Реутов сказал Полине, что он знает, как найти Кабарова, он ее не обманывал, хотя уверенность его и основывалась всего лишь на предположениях. Прежде всего, за неимением других гипотез, Вадим предположил, что фамилия жандармского майора действительно Кабаров. На самом деле, этот пункт размышлений казался наиболее достоверным, тем более что подтверждался двумя независимыми источниками. Свою фамилию назвал сам майор. При том, назвал в ситуации, когда предполагал, что информация эта дальше баржи, на которой он допрашивал Реутова, не уйдет. А во вторых ее назвал тот раненый в живот ротмистр, которому Кабаров поручил следить за "контактами" Полины. Зато следующее предположение являлось уже насквозь умозрительным.
