— Как поговорили… — Дернулся было навстречу Хранитель, да так и замер.
Ну, если это называется «поговорить» то как тогда здесь ругаются? Выглядела Стрелка (имя легко удалось выяснить за время ее отсутствия, а профессию и так угадала — заведующая карантинным блоком) еще похлеще Зяблика, но смотрела куда как жизнерадостней.
Больше всего бросались в глаза четыре полосы от лба к подбородку, одна из которых четка прошла через кончик носа, а две других поделили верхнюю губу на три части. А еще — половинка, оставшаяся от левого уха. Из правого, впрочем, был выдран приличный треугольный клок. Ну а все остальное выглядело несколько полосатенько — из-за многочисленных мест, где вместо шерсти красовались полоски медицинского клея.
— Отлично поговорили! Я под конец даже признала собственную неправоту, — попытка улыбнутся и не потревожить склеенную на живую нитку губу, выглядела несколько вымучено, но глаза сверкали задором — надо беречь мужское самолюбие, да и мне совсем ни к чему вешать себе на шею хомут в виде целого клана.
— А как тебе…
— Ну, нос — это было больно. Да и ухо жалко, теперь пока отрастет… Зато «бессменный наш» находится в нужном расположении духа. А маленького я у тебя, извини, на ночь к себе заберу, и так его приволокла сюда из медицинской части ради душевного спокойствия… всеобщего, пожалуй.
Как-то ухитрившись переложить объект обсуждения, не разбудив при этом, в корзинку Стрелка утащила ее с собой, бросив напоследок:
— Завтра он отправится в ясли прямо от меня, но я забегу — расскажу что и как, так что ты не переживай, все будет хорошо. Иначе — я дура набитая и без уха осталась поделом.
* * *
Утром Стрелка действительно забежала и рассказала, ухохатываясь, как два незаслуженно обиженных страдальца — старый да малый — всю ночь друг другу жаловались на несправедливость мироустройства, пытаясь хоть как-то устроиться поудобнее. Благо оказались они совместными стараниями на соседних койках в медотсеке. А с самого утра парочка отправилась в ясли, хоть и не выспавшимися, но что называется «не разлей вода».
Посмотрим, конечно, насколько хватит такого благолепия, но, по крайней мере, «медицина обнадеживает».
Довольная мордашка принесенного вечером Стрелкой сорванца и его бурное желание поделится впечатлениями «как сегодня было интересно», это подтверждали.
Дальше стало полегче, хотя в состоянии «шерсть клочьями» Зяблик прибывал домой еще не раз, но это были уже «рабочие моменты» по ходу встраивания в иерархию уже принявшей его стаи.
Хранитель между тем зарылся в литературу по педагогике. И был немало ошарашен достижениями, которые позволили в свое время из не признающего никакой власти над собой хищника сделать вполне социализированное существо. Да, методы применяющиеся при этом были очень жесткими — на грани дрессуры. Но и это было понятно, из-за маленького размера и отсутствии «родничка» дети идалту рождались с не полностью сформировавшимся мозгом.
По сути, до полутора лет, когда рост мозга завершался, они были просто хищными зверенышами без проблеска разума. И между прочим, не задумываясь атаковали любой движущийся предмет в пределах досягаемости, который не был «мамой» или «главой клана». Еще под «мораторий» попадал папа, поскольку от него пахло мамой, но данный способ далеко не всегда работал без сбоев. Потому поток покусанных папаш, через медслужбу, в которой Хранитель в меру сил помогал Стрелке, не ослабевал.
И вот из этого чудовища методом кнута и пряника, но больше все же опираясь на любопытство и стремление быть первым, постепенно выковывался настоящий разум, который без самоограничения, как известно, не существует.
В арсенале воспитателей, конечно, был не один десяток приемов. Одни игрушки, которые по мере роста становились все тяжелее, и играть которыми без сотрудничества было просто невозможно, чего стоят! Хранитель как-то побывал в кладовке «детского садика», самую тяжелую деталь «конструктора» он конечно поднять бы смог, но вот детям такое было под силу только всей группой. Но самой важной составляющей в этом нелегком деле воспитания была все же не техника, а любовь и четкое понимание — без этого невозможно будущее.
Потому как без постоянного воспроизведения себя в детях, разум будет утрачен практически мгновенно. Причем ведь и просто останавливаться на достигнутом было нельзя, любой застой будет началом падения.
Дела между тем шли своим чередом. Хранителя все чаще привлекали на внешние работы, туда где нужна была его сила или умения. Но про себя он отметил также еще одну особенность — работа обязательно была связана с сотрудничеством с другими членами клана, похоже помимо Зяблика тут проходил социализацию кто-то еще.
И что интересно — с противоположным знаком, его старательно учили проявлять инициативу и не принимать к безусловному исполнению любое отданное руководителем распоряжение. Проверяли на способность оказать сопротивление чужому влиянию и настоять на своем.
Видимо, они на пару с сыном успешно прошли это испытание, да и прочие смогли преодолеть себя.
Так что три знаменательных события совпали во времени, наверняка не без чьего-то умысла. Во-первых, их с Зябликом выселили из изолятора и выделили место для проживания вместе со всеми. Во-вторых, некоему Исследователю присвоили четвертую степень и опять «ввиду заслуг»
А в третьих — родной Улей, в лице Матери, выражал свою благодарность «за ее достижения на благо Улья» и объявлял ее «Второй царицей»… в изгнании.
Что с уверениями о всемерной ее поддержке «всеми имеющимися средствами и авторитетом» наверняка образовывало для всех прочих «иных» неразрешимый ребус.
А для Исследователя все было ясно — оборвалась последняя ниточка к дому. Слишком «иной» стала она, слишком прониклась чужим чтобы можно было принять ее назад. Улей действительно будет ее поддерживать в любых начинаниях. Но переступить порог дома она сможет только если пожелает бросить вызов Матери.
Существовал, конечно, и другой путь — создать свой собственный Улей, но сейчас она была очень далека от этого пути. Сначала надо было завершить выполнение предыдущей задачи, а уж потом думать о выборе нового пути.
* * *
Вживание в клан происходило неспешно и форсировать его вряд ли имело смысл. Хранитель хорошо понимал, какие проблемы испытывают окружающие в его присутствии и сильно старался глаза не мозолить. Пусть привыкнут для начала.
И на то, что при его приближении матери пытались детишек попрятать и вообще — отойти подальше, он совсем не обижался. Потому как прекрасно мог представить себе их ощущения — соотношение в росте и весе между ним и крупным идалту было как между взрослым и ребенком. Кто угодно будет чувствовать себя неуютно рядом, скажем со слоном, а уж если принять во внимание что этот «слон» сплошь когтисто-шипастый и совсем не травкой питается…
