Не знаю, может, я пессимистка и вообще ничего не понимаю в людях, и ничего удивительного в подобном поступке сына Тора не было. Но почему-то именно в этот момент я окончательно поверила в чудеса и светлое будущее. Леший с ними, с тряпками и драгоценностями, всё это ерунда и бесполезный мусор. А вот то, что он мне котёнка привёз, хотя я об этом даже не просила, — вот это действительно здорово, и самый лучший подарок, какой может быть.
Так что остаток дня прошёл шумно, весело и бестолково, но невероятно приятно. Котёнок боялся недолго, быстро освоился, и уже вполне весело охотился за бумажным бантиком. Ульвар в моём развлечении участия не принимал, но наблюдал вполне благодушно; примерно как заводчик-фанат на возню призовых щенков. Мне, за вычетом некоторых моментов, чем дальше тем больше кажется, что он меня не замуж взял, а удочерил. Впрочем, учитывая разницу в возрасте, это не такая уж неправильная ассоциация.
Если бы я надеялась, что после столь неординарного появления в моей жизни домашнего животного сын Тора как-то радикально изменится, мечтам моим было бы не суждено сбыться. Но я, к счастью, уже успела неплохо изучить Ульвара, поэтому напрасных надежд не питала.
Кот, кстати, только первое время маскировался под милого пушистого зверька. На второй день этот отчаянный мелкий хищник начал храбро охотиться на всё, что движется, включая меня и даже своего крупногабаритного хозяина. Псих, что я могу сказать!
Но, как писал Горький, «Безумству храбрых поём мы славу!». Мне кажется, именно этими своими охотничьими инстинктами он заработал пожизненную прописку в доме и жизни Ульвара, принявшего его не как предмет мебели, а с той же снисходительностью, что и Бьёрна. Полубог порой даже чесал за ушами полосатого уголовника, когда тот бесцеремонно влезал к нему на колени. Я обычно в такие моменты начинала ужасно ревновать (причём непонятно, не то мужа к коту, не то кота — к мужу) и, бросая все дела, устраивалась сыну Тора под бок. Мне кажется, суровый викинг прекрасно понимал причины моего поведения, и они его забавляли; но не высказался вслух ни разу, только улыбался иронично. И невозмутимо гладил нас обоих, да.
Уголовником кота называла я в минуты гнева, а так он с лёгкой руки Ульвара стал Бандитом. Или Бандей, когда настроение у меня было хорошее. И, несмотря на отсутствие шипящих и свистящих звуков, якобы обязательных в кошачьем имени, прекрасно знал, что этим звуковым сочетанием глупые двуногие, оккупировавшие территорию вольного хищника, пытаются его приманить.
Славные ратные подвиги Бандита начались очень рано: долговязый кот-подросток с очень торжественным видом возложил первую убиенную полёвку к колыбели моего новорожденного сына, буквально только что привезённого вместе со мной из больницы.
Подкормил котёнка, заботливый наш. Хорошо, не в колыбельку; я бы на том самом месте его и придушила. А так пришлось похвалить (старался же, от чистого сердца!), поощрить куском мяса, а мыша по-тихому сплавить в утилизатор.
И — да, у меня родился именно сын, невзирая на все пророчества богов. Как сказала Жива, настоящую женщину никто не в силах предсказать, включая её саму.
С богами, к слову, тоже получилось довольно забавно. Не знаю, за что их недолюбливал Ульвар, — об истинной подоплёке этих отношений я так и не узнала, — но некоторые из них оказались весьма неплохими ребятами. Та же Жива повадилась приходить ко мне в гости и, как она выразилась, «отдыхать душой». Я так поняла, просто потому, что знакомые божественные рожи уже стояли поперёк горла, а с людьми запанибрата поболтать не получалось: они на богов реагировали именно как на богов.
Тор оказался забавным малым, с юмором взиравшим на свой легендарный образ. Хотя за столькие годы этот образ в него плотно въелся, и жутковато выглядели порой проявлявшиеся на фоне пугающей хари суждения типичного учёного и «книжного червя». Но я со временем привыкла, тем более что «наш дедушка» тоже зачастил в гости. Правда, старательно выкраивал для визитов такие моменты, когда Ульвара не было дома.
О том, что сын Тора вернулся к работе Первого Палача Империи я узнала случайно, от коллег по работе, где-то через полгода после этого знаменательного события. Наверное, общество хмурого норманна меня испортило, но я ни на секунду не ужаснулась, и даже не удивилась. Отреагировала примерно так, как если бы это был переход офисного клерка из одной конторы в другую. Ну, поменял муж работу и поменял; лишь бы самому нравилось, в самом деле!
Работа, кстати, доставляла массу приятных моментов. Во-первых, коллектив у нас подобрался тот ещё: процентов восемьдесят — домохозяйки с толпами детей, но все без исключения — очень энергичные и совершенно не занудные личности. Даже, не побоюсь этого слова, неординарные. Я первое время на их фоне чувствовала себя полной дурой, но потом упорство и труд по старой пословице всё перетёрли, я окончательно втянулась и даже начала приносить пользу.
Лиепчи действительно честно соблюдали все условия мира, и изучение наше носило взаимный характер: мы разглядывали их и были для них же подопытными кроликами. Они оказались довольно мирными и неплохими ребятами, хотя понятие «чувства юмора» у них отсутствовало в принципе. Но ничего, некоторое время пообтесавшись в нашем «бабьем царстве», прониклись понятием иронии. А без неё вряд ли бы выжили: их женщины были гораздо спокойней, и никогда не интересовались работой мужчин.
Что меня в этих ребятах совершенно поразило, это их геном. Я в данном вопросе, конечно, ничего не понимаю, но тот факт, что генетически эти ребята ближе к птицам, чем к нам, меня здорово удивил: уж слишком они внешне похожи на нас.
Что касается моей семейной жизни, она до определённой поры была совершенно мирной и приятно-однообразной. Любимый (хоть и нелюдимый, но у всех свои недостатки) муж под боком, здоровые дети, — что ещё надо женщине для личного счастья? Детей у нас, опять же как по моему заказу, получилось трое. Сначала старший, Варг, а через восемь лет после него — сразу и мальчик, и девочка, близнецы Ингвилд и Ингварр.
А вот через пятнадцать лет после появления на свет Варга в мою жизнь вошла война, о которой я постоянно забывала и которая казалась мне чем-то бесконечно далёким. Старший отправился в военное училище, и я почти перестала его видеть.
Потом, когда учёба кончилась и сын улетел на передовую, по его стопам ушёл и второй — Ингварр, и осталась у меня только Ингвилд. Сердце категорически не хотело отпускать на смерть что одного, что другого, но разум очень своевременно на него рявкнул. Потому что, выскажись я подобным образом, меня бы не понял никто. Ни мои новоявленные подруги, ни Императрица, ни собственный муж, ни эти самые дети. Варг-то вообще получился ксерокопией отца, разве что под моим влиянием менее угрюмой. Но это я по-матерински предвзята; «менее угрюмый» старший на деле был жуткой язвой с великолепным чувством юмора, которое он, в отличие от отца, активно демонстрировал окружающему миру. И от которого мир вдохновенно страдал.
Это действительно страшно — ждать. Учитывая, что весточки я получала не так уж часто, ожидание пугало и выматывало нервы. Даже Ульвар волновался; правда, так, что кроме меня этого никто заметить не мог, но я за годы совместной жизни научилась по углу наклона брови мужа вычислять его душевное состояние с поразительной точностью.
Что со мной было, когда Варг пропал без вести на территории, подконтрольной риярам, — не передать словами. Опять же, если бы не Ингвилд и Ульвар (к слову, даже в этот момент совсем не изменившийся, разве что он начал больше времени проводить дома), наверное, совсем тронулась бы умом. К счастью, живучесть старший унаследовал от отца вместе с остальными чертами характера, и через несколько месяцев нашёлся совершенно живой и почти здоровый.
Ингварр же выбрал для себя стезю пилота, и я бы не сказала, что за него я была более спокойна. Но он хотя бы не пугал меня внезапными исчезновениями.
Главное, боги (или фамильная удачливость) обоих охламонов сберегли. Даже несмотря на то, что Варг продолжил испытывать судьбу, и остался на службу после окончания положенного срока. Но тревожиться за него я в конце концов устала, и просто точно знала: ничего плохого с этим белобрысым варваром (издание второе, переработанное и дополненное) случиться не может. И не случилось, что характерно, до самого окончания войны.
