племена тоже идут на север, но отсюда они в двух сотнях километров, к нам не заходят. У нас тут остаются только мирные дарги, у них нет оружия.
«Мирные дарги».
Уполномоченный первый раз слышит такое выражение. Впрочем, он до сих пор не видел и того, чтобы самка дарга жила с человеком. И это ещё одна тема для разговора.
– А твоя Гупа… Она из мирных даргов?
– Из мирных, – отвечает Халип Адыль Аяз Оглы.
Сказал – и всё, закрыл тему и замолчал. Но Горохов отставать от него не собирается, он хоть уже и не работает в Трибунале – ну, скорее всего, – но привычка собирать информацию никуда не делась.
– А кто ей половину головы отстрелил?
Вот теперь Оглы на него взглянул прежде, чем ответить:
– Солдаты.
Одно слово, и… он опять закрывает тему. Но Горохов не собирается сдаваться, мало того, он чувствует, что эта тема чуть-чуть – чуть-чуть, – но задела попутчика; кажется, Гупа для Аяза не безразлична, и уполномоченный пытается вызвать в нём реакцию:
– Чёртовы животные, полбашки пулей снесло, а она не сдохла. Вот бы людям так.
Оглы, кажется, не слышал его последней фразы, он только указывает в стекло рукой:
– Вон у того бархана, в конце… сворачивай на запад.
Солнце уже садится, но его света ещё вполне достаточно, чтобы заставить Горохова жмурить глаза, даже затемнённое лобовое стекло не помогает, и он надевает свои дорогие очки. И ещё почти полчаса ведёт машину на запад. Молча.
А через полчаса, когда солнце окончательно спустилось за горизонт, Аяз говорит ему:
– А теперь снова надо ехать на юг.
Андрей Николаевич делает так, как он просит, и, раз местный уверяет, что дарги тут не опасны, включает все фары, в том числе и те, что расположены на крыше кабины.
Теперь, после долгого молчания, он решает возобновить их, если так можно выразиться, диалог и спрашивает:
– Так почему ты не взял с нами Мишу? Места в машине хватило бы.
Аяз даже не поворачивает головы к нему, так и смотрит перед собой.
«Молчишь?».
Это его молчание уполномоченному уже надоело. А тут как раз хорошая ровная поверхность между двумя небольшими барханами образовалась, и уполномоченный давит на газ, набирая скорость. Пятнадцать километров на спидометре, двадцать… двадцать пять…
Андрей Николаевич бьёт по тормозам.
В машине тормоза отменные, спасибо старому товарищу; сам Горохов спокойно сидит на своём месте, крепко держась за руль, а вот Аяз слетает с сиденья и валится на панель. Он удивлённо глядит на Горохова: это что было? Но тот даже не поворачивает головы в его сторону, он спокойно включает первую передачу, начинает набирать скорость. Пыль, густое облако догоняет машину, и теперь клубится в свете фар, а уполномоченный просто ведёт вперёд грузовик, а когда Оглы усаживается на своё место, он спокойно произносит:
– Так почему ты, Халип Адыль Аяз Оглы, не захотел взять с нами своего старого друга?
– Мандухай мне не друг, – отвечает ему Аяз. И в этим словах наконец послышались Горохову хоть какие-то эмоции.
«Ну вот… разговор и налаживается потихоньку».
– А он считает тебя своим другом, – замечает Андрей Николаевич.
– Пусть считает, – отвечает Аяз и, похоже, собирается закончить беседу, но Горохов снова спрашивает:
– Ну даже если и не друг, почему не взял, в степи опытный человек никогда помехой не будет.
И Аяз тут и отвечает с заметной неприязнью:
– Он холуй Церен, нечего ему тут вынюхивать.
Эмоции. Вот этого Горохов и ждал, вот теперь и начинался у них настоящий разговор.
– Нечего? К нему, между прочим, два раза Иван приезжал от Церен, два раза с ним серьёзно разговаривал, всё хотел выяснить у него, как тебя найти. Но Миша ему ничего не сказал.
– А кто этот Иван?
– Я его не знаю, – признаётся уполномоченный. – Но сдаётся мне, что лучше тебе с ним не встречаться.
Кажется, Оглы с ним на этот счёт согласен, и Горохов продолжает:
– А ты, я смотрю, Церен не любишь, да, Халип Адыль Аяз Оглы?
– А ты её знаешь? – в свою очередь интересуется Аяз.
– Немного, – врёт уполномоченный.
– Церен тварь, ни одному её слову верить нельзя, – выдаёт с неожиданной для него эмоциональностью Оглы.
«О, так обиженно обычно говорят мужички, которых бросила баба». Андрей Николаевич про себя усмехается и развивает тему, умышленно спрашивает грубо, ещё и посмеиваясь противно:
– Слышь, Халип Адыль Аяз Оглы… а ты её, это… имел, да?
Оглы теперь глядит на него с нескрываемым презрением, но уполномоченному плевать на это, он поглядывает на собеседника, продолжая мерзко ухмыляться:
– Ну, имел, да? Она баба что надо. Шикарная.
– Держись от неё подальше, она не шикарная, она хуже паука, она сожрёт тебя, – говорит Горохову Аяз и добавляет многозначительно. – Если уже не сожрала.
– Ну, пока что я тут, – отвечает уполномоченный беззаботно, но эта его беззаботность только маска, на самом деле он внимательно слушает и обдумывает каждое слово этого странного человека. И тут же, пока разговор не затух, пока эмоции ещё ослабляют внимание и контроль собеседника, он задаёт следующий вопрос:
– Слушай, а почему ты просил Мишу привести к тебе человека конченного?
– Чего? – не понимает Оглы.
– Ты Мише говорил: чтобы сходить за веществом нужен человек, которому нечего терять, – подсказывает Андрей Николаевич и добавляет: – Или ты о таком его не просил?
Нет, отказываться от своих слов Халип Адыль Аяз Оглы не стал, он просто немного уточнил:
– Нужен человек смелый и опытный. Который не испугается в последнюю минуту и дойдёт до конца.
– А, – понимает Горохов, – значит, есть чего пугаться, да?
– На самом деле – нет, – заявляет Оглы. – Сначала страшно, там всё страшно, но потом ты поймёшь, что тебе ничего не угрожает.
– Там – это где? – уточняет уполномоченный, вдруг понимая, что, возможно, это один из главных вопросов, которые он задавал в своей жизни.
Тут Оглы снова замолкает. Но уж теперь-то Андрей Николаевич не собирается отступать.
– Я нашёл немного вещества, оно вытекало из… ну, из таких чёрных труб, конических, похожих на деревья. Они выходили из земли. И там ничего не было страшного, кроме страшной жары. А что страшного там, куда ты меня ведёшь? Давай, Халип Адыль Аяз Оглы, рассказывай, я должен знать.
– Ты нашёл патрубки, через которые подземная первожизнь выходит на поверхность питаться солнцем, – пояснил ему Оглы. – А я отведу тебя в дом первожизни, в резервуар. Там её очень много. То место… Я называю его Блок, там она живёт.
– А что это такое вообще? – продолжает расспросы Горохов.
– Я не
