Добрыня, тот самый четвертый, встал, и острием длинного и тонкого кинжала указал на разостланную на столе карту, изображавшую сам Киев и подступы к городским стенам.
— Тут все начертано, но карту видел каждый из нас. Важнее другое — что нам делать теперь, когда войско ослаблено после разгрома у Переяславля, а под знаменем Хальфдана Мрачного будут появляться все новые отряды.
— Кто именно?
— Тебе перечислить всех, Владимир, или достаточно основных? Снорри Вещий, Ставр Осторожный, Богумил Соловей. Я не говорю о менее значимых князьях, которые тоже захотят присоединиться к побеждающей стороне. А у нас… Путята?
— Из девяти тысяч, вышедших в поход на Переяславль, вернулось около двух. Чуть больше двух… — вздохнул опытный военачальник, понимающий всю тяжесть подобного. — Боевой дух после разгрома, сами должны понимать, невысок.
— Может поверстать ополченцев среди киевлян? — задумался Владимир. — Хотя б на стенах постоять, но сгодятся.
— Поверстать можно, племянник. Но вот не откроют ли они ворота ночью, не спустят ли веревочные лестницы для «теней» Роксаны Змейки? После союза с Византией и похода на Переяславль мы может положиться разве что на тех киевлян, которые приняли христианство.
Повисшая тишина яснее ясного свидетельствовала о том, что все собравшиеся это понимают. Но и ничего не делать тоже не могут, пытаясь хотя бы простым перебором возможностей нащупать те пути, которые не ведут к гибели. Вот только Добрыня уже нашел такой путь. Просто сначала хотел дать высказаться остальным, особенно Владимиру, как великому князю. Однако, ничего неожиданного не произошло. Потому он продолжил, меняя направление разговора.
— Ополченцы нас не спасут. Отряды, которые могли бы выслать наместники из еще не охваченных смутой городов… просто не дойдут сюда. К тому же большинство сейчас озабочено спасением собственных жизней и имущества.
— И что ты предлагаешь? Бросить оружие и идти на поклон к Хальфдану? — сверкнул глазами Путята. — Я лучше выйду с остатками войска из ворот и умру, сражаясь. Мрачный не прощает, он уже посек всех дружинников, которые знали о нашей затее. А нас и вовсе прикончит при скоплении народа или перед изваянием Перуна, как отступников.
— Успокойся! Ты слишком давно меня знаешь, чтобы говорить такие глупости. Если мы не можем победить. Это вовсе не значит, что не можем сохранить хотя бы часть из имевшегося ранее. Но для этого мы должны как можно скорее покинуть Киев.
При этих словах невозмутимым мог остаться только Доброга. Путята обмяк в кресле, словно разом лишившись всех костей. Владимира же напротив, буквально подбросило. Рванувшись к Добрыне, правой рукой он ухватил его за расшитый ворот рубахи и вскрикнул:
— Ты вообще понимаешь, что это будет конец?! Беглецы из собственной столицы, кому мы вообще нужны?
— Сядь! — ледяной голос Добрыни и его взгляд подействовали не хуже зимней вьюги, остужая разгорячившегося князя. — Или стой, но не терзая мою одежду и не смотря мутным взором убийцы.
Вздрогнув и покачав головой, Владимир разжал руку и, ссутулившись, зашаркал ослабевшими ногами к окну. Он смотрел на город, который видел вот уже немало лет, а голова была абсолютно пустой. Не осталось сил даже на ненависть, последняя вспышка словно выпила всю силу. Требовалось закрыть глаза и отдохнуть, отрешившись от всего. Но не получалось, поскольку голос дядюшки проникал в голову, заставляя слушать и воспринимать.
— Не бежать, но отступить. Я надеялся, что достаточно будет отступить в Киев после разгрома войска под переяславлем. Надежда была слабой, признаю. Наш враг не сделал ни одной ошибки, за которую мы могли бы уцепиться. Поэтому надо отступать дальше. Отсюда это сделать легче.
— Ну и чем же?
Голос Владимира был лишен чувств, безжизнен, но Добрыня знал своего племянника лучше всех остальных. Вот и сейчас был уверен, что тот придет в себя, пусть и не сразу. Все же слишком серьезным оказался удар.
— Здесь наше потрепанное, но все еще сильное войско. Здесь возможность заменить оружие и снаряжение, взять с собой казну. Вывезти вместе с собой семьи. Лошади или же суда, в зависимости от того, сушей или водой будем уходить. Наконец, мы можем выбрать удобное для нас время. Главное не опоздать. Пока не подошла подмога к осаждающим, мы можем вырваться. Оставим заслон из тех, которые менее верны и ценны, он задержит Хальфдана. Хоть ненадолго. Нам и этого хватит.
Добрыня прав, — тяжко вздохнул Путята. — Я начну оповещать дружинников. Сначала не всех, чтобы не было лишней суеты. Дозволь, княже?
— Дозволяю, — отмахнулся Владимир. — Делай, что должно. Ну а ты, дядюшка, скажи, куда… отступать станем? Раз ты так уверен, то и про это думал.
— Тмутаракань. Это лучший выбор для нас, — уверенно вымолвил Добрыня. — Наместник, Роман Ростиславович, полностью верен тебе. Города Тмутаракань и Корчев хорошо укреплены, воины большей частью христиане. Море, рядом Византия, наш союзник.
— Союзник ли?
— Куда они от нас денутся. В их войне с Болгарским царством они ни от кого отворачиваться не станут. Разве что насчет свадьбы передумают, но то сейчас не великое горе. Так что наш путь ведет в Тмутаракань. К тому же Киев, где сядет Хальфдан… — оставив без особого внимания не то возглас, не то стон Владимира, его дядя продолжил. — Да, именно он, это уже не вызывает сомнений. Дальнее расстояние даст нам время превратить Тмутаракань в такое место, куда он не осмелится сунуться.
— Поддерживаю!
Одно слово из уст Доброги уже многое значило. Тем более такое. Если уж сам глава Тайной Стражи столь недвусмысленно поддержал предложение Добрыни… Путята лишь кивнул, соглашаясь с уже двумя сторонниками подобного решения. Ну а князь… Сейчас он скорее плыл по течению, чем сам прокладывал путь.
И закипела работа. Приказы, советы, появляющиеся и вновь исчезающие дружинники и особо доверенные слуги. Разносящие полученные приказы. Требовалось много сделать, слишком многое. Для сборов хорошо было бы иметь несколько недель, а тут приходилось рассчитывать лишь на дни. Да и то… много при таком отступлении с собой не взять, лишь занимающее мало места, не отягощающее движения. Да и в случае погрузки на корабли, они тоже не безразмерные. К тому же потери, о которых тоже не стоило забывать.
Спустя какое-то время один из появившихся с новой вестью дружинник не воспринимался как что-то особенное и даже первые слова не насторожили. Но стоило вслушаться и…
— Что ты сказал? — вскинулся Добрыня. — Повтори!
— К Градским воротам подъехал один дружинник Хальфдана Мрачного. Передал грамотку, скрепленную личной печатью князя. Открытую…
