За Вальдовой машиной шли коробочки «артштурма», «коломбин» и «элик». Замыкала колонну бронетехники оставшаяся БРЭМ. И на закуску к восторгу публики в небе профланировали четыре дирижабля. Командовал парадом генерал кавалерии граф Бьеркфорт. Принимал парад генерал-фельдмаршал граф Аршфорт. Обеспечивал начальник генерального штаба инженер-генерал Штур. С последним я столкнулся, когда тот обходил строй нашей техники, приготовлявшейся к торжественному маршу.
— Кобчик, — сграбастал меня этот большой человек в свои лапы и сдавил так, что у меня чуть ребра не треснули, — Я всю жизнь буду гордиться, что именно я дал тебе путевку в жизнь. Отставил меня на вытянутые руки, полюбовался.
— Красавец, бронемастер, подполковник уже, — кивнул он на мои погоны рецкой гвардии.
— А был-то всего фельдфебель без школьного аттестата. Зато теперь я слышал уже академик. Это так? — Так, — согласился я.
— Прогнулись имперские академики перед императором после того как я клан Тортфортов на ноль помножил. Побоялись, что следующие они будут, — схохмил я.
— Вот и дали взятку.
— Ну, показывай свои бронеходы. Знаешь, что меня больше всего интересует? — Знаю, экселенц, способность их ликвидировать полевые заграждения. Не успел я показать Штуру БРЭМ и «артштурм» как наткнулись на Вальда, который распекал за что-то ротного.
— Знакомьтесь, — представил я их друг другу.
— Это герой Кардского прорыва бронемастер генерал-майор Вальд, командир отдельной «Железной» бригады, а это начальник имперского генерального штаба инженер-генерал Штур. Я под его началом служил в штабе ольмюцкой армии начальником чертежного бюро. В самом начале войны. Вальд сразу стал деревянным в присутствии столь большого начальства. Моментально принял фрунтовую стойку и по всем правилам доложился о состоянии бригады. Настроение при этом у Штура несколько поувяло. Выслушав доклад, инженер-генерал подал Вальду руку, сказал «хвалю» и отпустил его. Вальд моментом испарился. А Штур оттащил меня за рукав в сторонку от скопления военных и полушепотом спросил.
— У тебя действительно в Реции такая большая стройка как об этом сплетничают? — Есть такое, экселенц. Целый город строю.
— В случае чего найдешь мне там теплое местечко? По старой дружбе? — Не понял? Вы сейчас просто на вершине карьеры, экселенц.
— То-то и оно, — генерал вынул портсигар и закурил толстую папиросу, чиркнув спичкой о подошву сапога.
— Боюсь что мне нацепили малиновые лампасы только для того чтобы я разогнал эту богадельню называемою имперский генштаб. А потом выпрут в отставку «с почетом», повесят большой орден и дадут хорошую пенсию. А я еще не старый. Ты, Савва, лучше меня знаешь, как так бывает. А я поспособствую, чтобы твои проекты по бронетехнике имели высший приоритет пока я у власти.
— То есть, экселенц, вы желаете заранее иметь запасной аэродром? — В точку. Хорошо сказано.
— Что ж… хорошим инженерам, а тем более хорошим организаторам я в Калуге всегда рад. Тем более вам. Но… — Говори прямо.
— Вы тогда окажетесь у меня в подчинении… — Делов-то куча. Я всю жизнь всегда у кого-нибудь да в подчинении. Почему не у тебя? В отличие от некоторых, ты не самодур какой. По рукам? — По рукам, — мы скрепили ладони пожатием.
— Только бронетехникой теперь будет Вальд заведовать. Меня император на авиацию кинул. Чему я откровенно рад. Но сами броневики клепает мой собственный завод.
— Вальд… Не глянулся он мне. Может он и хороший генерал, но не орел, — выдал начальник генштаба свое заключение.
— Слишком чинопочитателен. Ладно. Время. Я побежал. А вы тут чтобы в полной готовности. Штур сел в коляску, около которой его ожидали адъютант с ординарцем, и покатил к коробочкам кавалерии. Не успело затихнуть клацанье подков по брусчатке от генеральской пролетки, как рядом материализовался Вальд.
— Савва, я всегда знал, что ты настоящий друг. Такой подвод дорого стоит. Как он как начальник? — Сложный, но работать с ним можно, — ответил я.
— По крайней мере, не самодур. И новшества хорошо воспринимает. Инженер все же.
* * *
Прошла техника на параде хорошо. Не сказать что как на Красной площади «по ниточке», но годно. Не зря я мехводов гонял как сидоровых коз. Стоящие на временной, задрапированной тканью патриотических цветов трибуне гости императора впечатлились. Особые восторги раздавал окружающим дипломатический корпус. Но даже те из наших, кто увидел бронеходы вживую только сегодня и делали вид, что для них эта картинка привычная, — понты дороже денег — вид имели ошарашенный. Я уже не говорю о простой публике — та просто ревела от восторга лицезрения имперской мощи. Больше нас восторгов досталось только дирижаблям. Потом был званый пир во дворце Старого города, на который из танковых войск пригласили только меня и Вальда. Попав в этот дворец, я понял, почему Бисер так заботился о сохранности этих интерьеров. Если что и может их переплюнуть, то дворцы старого Петербурга — Аничков, Зимний, дворец Юсуповых… И то не каждый зал. Обеденный зал был огромен. Столы стояли в три ряда. Не ожидал я, что у императора будет такая куча нахлебников. В Будвице при дворе у ольмюцкого короля все было устроено намного скромнее, хотя интерьеры выглядели не хуже. Прежде чем приступили к еде, огласили указ об учреждении памятной медали «за победу в Великой войне». Для фронтовиков в серебре. Для остальных военнослужащих в светлой бронзе. Но награждена будет ею вся имперская армия и гвардии электоров, потому что победу ковали не только на фронте, но и в тылу. Поэтому такая же медаль в бронзе будет выдана всем железнодорожникам и фабрикантам, работавшим на армию. Только вот рисунок на них будет другой. На одной паровоз, на другой коптящие трубы заводов. Отдельная медаль будет для врачей и сестер госпиталей и санитарных поездов, но ротные санинструкторы и полковые фельдшеры получат армейские медали.
— А вот за победу над гвардейским мятежом наград не будет, — завершил император свою речь.
— Ибо я одинаково скорблю обо всех павших в нем моих подданных, и верных мне, и заблуждавшихся. Все они наши люди. Мое царствование началось с крови, которой я не желал. В том числе и моей крови. Надеюсь, что больше таких трагических событий в империи не будет. А теперь выпьем за единство империи и всех народов ее населяющих. Вместе мы непобедимы! История это уже подтвердила. Я все хорошо слышал, так как сидел почти рядом с Бисером среди остальных членов ЧК. Вальда посадили в самом конце правого стола, с генералами, но после придворных. Тут в рассадке за столами давно уже устоявшаяся иерархия. В зависимости от близости к трону, а не от заслуг перед империей. Ремидий сидел по правую руку от императора на инвалидной коляске, которую наконец-то для него сделали. С алюминием ничего не получилось… Точнее получилось, но выглядело непрезентабельно. Мастера по своей инициативе смастерили коляску из ценных пород дерева с инкрустацией позолоченной бронзой. Сидение и спинка коляски кожаные, набитые прочесанным конским волосом, а на колеса поставили латунные обода для рук. Герцог довольно быстро научился ею управлять. И был очень доволен своей хоть и ограниченной, но мобильностью. Я подумал, что в загородном дворце Втуца придется пандусы строить. Проблема… как их вписать в законченный интерьер? Кому эту работу поручить? Потом были тосты инициированные Бисером. За Аршфорта, за Бьеркфорта, За Дзиньфорта, за… кучу чем-либо отличившихся генералов. Меня поднимали дважды — вместе в Вальдом, и вместе с Плотто и Тоном. Длинно тостовали… Даже за отсутствующего Вахрумку был тост. После тоста за здравие императора, Бисер покинул зал. В голове шумело от великолепного вина императорских подвалов. Смотрел я на эту толпу, роящуюся у подножия трона, ловящую краткий миг милости монарха и тем сильнее мне хотелось домой, в горы. Потому как за этот краткий миг милости это стадо бизонов затопчет любого у себя на пути и не заметит.
