Ругнувшись по-русски, парень склонился с седла... и что-то звонко цокнуло по камню — на той линии, где только что была голова кэйвинга. Вадомайр выпрямился в седле, схватив дротик у седла. Конь вдруг взвился и с хрипом начал падать — Вадомайр быстро соскочил и пригнулся, оглядывая скалы. Появившиеся из-за поворота ратэсты перешли на галоп, тревожно крича. Но Вадомайр их не замечал.
Шагов за двадцать справа на склоне поднялись и побежали прочь, к ведушей вниз осыпи, два человека в чёрном. Вадомайр размахнулся, посылая дротик в цель. Передний из бежавших взмахнул руками и упал — убит, Вадомайр был уверен в этом. Второй проскочил мимо товарища... вернулся, наклонился над ним. Мимо кэйвинга проскакали ратэсты, а трое, соскочив с коней, сдвинули вокруг щиты.
— Прочь, — Вадомайр оттолкнул их. — Второго берите живым! — крикнул он в спины остальным. Сам, метя плащом по камням, подошёл к коню. Между глаз у того торчало короткое древко арбалетного болта. Конечно, пластиковое...
Ратэсты вернулись — весьма смущённые. Двое тащили труп, третий — сам арбалет. Остальные ехали позади, растерянно переговариваясь.
— Прости, кэйвинг, — склонился с седла один из них. — Он прыгнул вниз, а там обрыв и камни внизу... вокруг аж брызнуло...
— Что это, Дан? — Вадомайр, взяв арбалет, протянул его своему щитоносцу.
Зеленоглазый мальчишка усмехнулся почти вызывающе. Подбросил в руке тяжёлую машину — утилитарную, как ложка, мощную, с рычагом взвода и круто изогнутым стальным луком.
— Такие делают для охотников, — ответил он. — Раньше из них стреляли кочевники Великой Степи. Я в кино видел. Правда, они были из дерева и рога... Наши с такими не воевали, но сейчас многие охотятся с ними, особенно на Асвайге.
— Планета-лес? — вспомнил Вадомайр рассказы Дана. Тот кивнул, возвращая оружие. Говорили они на языке данванов — хотя и похожий на анласский, он всё-таки сильно отличался. Примерно как русский от чешского, оценил для себя Вадим ещё в начале знакомства с дэм Гато й'Харья, откликавшимся на «Дан».
Убитого положили к ногам кэйвинга — дротик Вадомайра попал ему под левую лопатку и прошёл почти насквозь. Под маской оказалось славянское лицо, коротко стриженые светлые волосы...
— Завалите его камнями, — приказал Вадомайр. — И едем дальше! Коня мне — моего боевого!
* * *
Обычно, возвращаясь из поездок или походов, Вадомайр мылся в небольшом душе и спал в тишине большой, светлой комнаты на втором этаже своего дворца — высокие незастеклённые окна выходили на галероею, с которой была видна вся долина и горы вокруг. По галерее ходили ратэсты — в такие часы они старались лишний раз не звякнуть металлом, видя откинутую на кожаную подушку голову кэйвинга и заброшенные за неё руки — сильные, но с тонкими запястьями — покрытые навсегда въевшимся загаром. В такие моменты его не беспокоил ни Ротбирт, ни даже Эрна.
Но в этот раз он изменил своей привычке. Едва бросив поводья подбежавшему младшему конюху, Вадомайр подхватил арбалет и быстро пошёл по крутым лестницам наверх, на плоскую крышу дворца.
Тут, в углу крыши, над самым обрывом, на дне которого бежала с гор холодная вода, мерно вращавшая лопасти трёх поставленных каскадом колёс, прилепился, как игрушечный кубик (домик Карлсона, всегда думал Вадим) небольшой мезонинчик с окнами на все стороны света — под ровной черепицей. Тут жил тот, кого называли «славянский годи». Хотя этот человек не был ни славянином (хотя Вадомайр так сказал Синкэ), ни атрапаном.
Одноногий Ганс Дидрихс, в прошлом — капитан медицинской службы вермахта, потом — интербригадовец времён Взмятения, потом — просто беглец — предпочитал, чтобы его называли просто: «мастер». Хотя анласы считали его не просто атрапаном, но, пожалуй, немного богом. В руках Дидрихса самые обычные вещи становились волшебными. Он брал горсть песка, смешивал его с содой, грел на огне и... получалось стекло. Или выпуклый диск, проходя через который, лучи солнца поджигали бересту и мох. Он брал гнутые стальные лопатки, соединял их свастикой, ставил в ручей, протягивал ремни и... вода вращала ручную мельницу. Он брал широкое колёсико с желобком, закреплял его над воротами сеновала, пускал по жёлобу верёвку и... один человек поднимал такие тюки, что впору пятерым. И никогда никому не отказывал в просьбах. А больше всего любил говорить с Даном.
Данванский мальчишка был смел, горд и любопытен. Мог часами слушать сэпов. Разговаривал о священных знаках. Расспрашивал охотников о повадках зверей. И записывал то, что было интересно, в блокнот — вещь, знакомую тут одному только Вадиму. И то, что странный атрапан и данвэсский мальчик служать их кэйвингу, ещё более поднимало Вадомайра в глазах окружающих...
...— Вы дома, Ганс? — Вадомайр приоткрыл дверь. В нос ударил резкий запах. На большом столе что-то кипело и пенилось. Все окна были открыты настежь. В углу на тумбочке тихо бурчал небольшой радиоприёмник. Дидрихс сидел у дальнего конца стола и читал книгу.
Быстрым, не старческим движением подняв голову, старик улыбнулся Вадиму. Отложил книгу. Сухолицый, с ёжиком седых волос, клювастым носом и прозрачными глазами, Дидрихс походил на какую-то хищную птицу — усталую, но опасную. Чёрная рубашка, светлые штаны и сапоги тонкой кожи (на протезе — такой же, как на «живой» ноге) составляли его одежду — странно выглядевшую, как бы вне времени.
— Проходи, конунг, — сказал старик без усмешки. Вадим вошёл. Старый немец-офицер вызывал у него интерес не меньший, чем Дан. Дико и интересно было сидеть напротив человека, который участвовал в Великой Отечественной Войне (пусть и не на той стороне, что нужно) — встретившись с ним на иной планете. — Садись... Нефть привёз?
Вадим выставил на стол склянку с почти прозрачной жидкостью. Дидрихс только что не сунул в неё свой нос, удовлетворённо кивнул:
— Как ваша каспийская, до которой мы не дошли в своё время.
— Вы в это своё время уже были тут, — напомнил Вадим и выложил на стол арбалет. — Хотели убить. Но как-то... — он поморщился. — Нелепо как-то. Ладно, зимой — на юге, я понимаю, спешка, всё такое... Но тут-то?
— Чья-то милая самодеятельность, — оценил Дидрихс, рассматривая оружие. — Игрушки в игрушки. Не бомбу же на тебя сбрасывать, мой юный конунг. Хоть ты и самонадеян... и небезопасен. Но не так чтобы очень. Интересно же посмотреть, что будет делать человек, ранивший сына самого йорд Виардты.
Вадим поморщился, вспомнив, что с ним было, когда некоторое время назад он во всём разобрался и понял: всё вокруг — это игра. Игра могущественных, безжалостных и насмешливых существ. Завоевателей, подобных которым не было на Земле. Вадим только что не онемел от ярости — не фигурально выражаясь, на самом деле. А Дидрихс продолжал, глядя на Вадима своими прозрачными глазами:
