— Ты попрощаться? — спросил аккуратно.
— Нет, — покачал головой бородатый. — Поговорить. Я все думаю о том, что случилось.
— Я тоже думаю, — кивнул Резаный.
— И до чего додумался? — заинтересовался Снейк.
— До того, что все шатко и может в любой момент рухнуть. Вот сижу и думаю, как себя обезопасить на будущее, и не вижу выхода. Людей нет. Ты вот уходишь. А следующий такой генерал ведь запросто может стать последним.
— Нее, — помотал головой Снейк. — Не прав. Я вот думаю, Зону, сталкеров нельзя уничтожить. Генерал — дурак наивный, если полагал, что с этим справится.
— Генералу сил не хватило, — прагматично отозвался Резаный. — Подготовился бы получше и…
— И? — Глаза у Снейка светились.
Резаный никак не мог понять, на кого тот больше похож, на фанатика или на просветленного.
— На этой земле уже два раза грохнуло. — Бородатый говорил вроде спокойно, но с жаром. — Грохнуло так, что после этого не живут. И что? Я только сейчас это понял. Жизнь-то продолжается. Новая жизнь, другая. Она уже есть. Можно совершить против нее преступление, но уничтожить ее невозможно. Мы столкнулись с чем-то новым, незнакомым. С новой жизнью. Каждый из нас пытается как-то к ней приладиться по мере возможностей и воспитания. Кто-то уничтожить хочет, кто-то нажиться, кто-то просто живет.
— Ты о чем? — не понял Резаный.
— Ну как тебе… — Снейк попытался подобрать слова. — Вот Наташа твоя, она же монстров не стреляла, хабар не таскала. Ей все это до фонаря было. Она здесь просто жила. И Егор. Он уже здесь живет. Сегодня. И будет жить здесь потом, потому что он здесь вырос, он другого не знает. И будут еще такие Егоры. Но можешь ли ты утверждать, что они станут жить так, как мы? Если для них будет знакомо и понятно то, что мы не знаем и, не понимая толком, отстреливаем?
— К чему эта проповедь? — вконец опечалился Резаный.
— Ну как тебе объяснить… — Снейк щелкнул пальцами. — Ты маленьким был?
— Не в этой жизни.
— Книжки в детстве читал?
— Ну, было дело.
Понять, куда клонит бородатый, он уже отчаялся.
— Помнишь фантастику советских времен? Про зону и сталкеров? «Пикник», кажется. Ту книжку многие любят сравнивать с тем, что мы сейчас имеем. Дескать, братья-фантасты предсказали…
— К чему клонишь-то? — не выдержал Резаный.
— Я, кажется, понял, в чем главное отличие героев той книжки от нас. Они уважительнее, что ли, были, понимаешь? Интеллигентнее. Мы вот стреляем, выживаем, барыжим. Мерка всему внутри Периметра — патроны и жратва, мерка всему за Периметром — валютный эквивалент. Мы ведь как тот генерал. Уничтожаем. Я понимаю, то — всего лишь книжка, там все красиво и возвышенно, а тут жизнь, другие мерки. Но, может, нам стоит иногда приостановиться и вместо того, чтобы рвать на части, прислушаться? Может, что-то услышим, что-то поймем? Ведь жизнь на нас не кончается. Нельзя же все время хапать и уничтожать. Ведь что-то будет и после нас. Вот Егор будет. И Зона будет.
— Будет, но без меня.
Резаный сел за стол и помассировал виски. От подобных разговоров всегда болела голова. Разговор может быть какой угодно сложности, но конкретный. А все эти абстракции… Кому они нужны?
— И мне по фигу, — добавил он, — что будет, когда я сдохну. Нет уж, я слишком стар, чтобы меняться.
— А я вот попробую, — нисколько не расстроился такому ответу Снейк. — А ты и без того хорошее дело делаешь.
— Какое?
— Даешь жизнь. Мальчишкам этим.
Резаный смерил Змея взглядом. Не то сталкер помешался, не то кто-то из них двоих в самом деле чего-то не понимает.
— Они мужики.
— Это Рыжик-то мужик? — фыркнул Снейк. — Мозгами-то мальчишки.
— Лирика это, — отмахнулся Резаный, к черту такие разговоры. — Чего решил?
— Остаюсь, — просто ответил Змей. — Нужен же Егорке отец. Мы вот со Славкой убежать хотели. А нет. От жизни не убежишь.
— С каким Славкой?
— Все у тебя в лоб, как у того генерала. Ты вот попробуй прислушаться.
Снейк улыбнулся одними глазами и вышел. Тихо хлопнула дверь. Резаный тупо смотрел в пространство, пытаясь вспомнить, где в последнее время мог видеть Славку, и почему не запомнил человека, если тот нехарактерно для Зоны назывался по имени.
Они со Славкой. Перед глазами возник образ: бородатый, похожий на помесь викинга с Санта Клаусом Снейк и некрупный на его фоне седой Мунлайт с вечной гнусной ухмылкой и бородкой-подковкой.
— Так его Славой звали, — удивленно произнес Резаный, не заметив, что говорит сам с собой. — А я и не знал.
Генерал-майор Талимонов был зол. Поездка в Зону отчуждения в его планы не входила. Он свое отбегал в молодости, когда судьба в лице начальства забрасывала в такие дали, что не очень-то и дойдешь. Сейчас Талимонову хотелось только покоя. И вот на тебе, вместо того чтобы греть задницу в заслуженном мягком кресле, подогреваясь чаем и коньяком, он вынужден переться в какую-то глушь.
До блокпоста они, можно сказать, пронеслись с ветерком. А вот после пошло что-то невообразимое. Машину возило из стороны в сторону. Ухабистая дорога, а вернее, ее отсутствие, была заметена снегом. Снега намело много. Причем наметало, когда было холодно. Теперь немного потеплело, и сугробы стали тяжелыми и влажными.
Джип мотнуло, словно в глубине сугроба, по которым он ехал до того, были рельсы, а сейчас они кончились, и машина застряла. Она и в самом деле застряла. Колеса закрутились вхолостую, зарываясь глубже. Водитель выматерился, бросил насиловать движок и выпрыгнул из машины. Снегу оказалось не меньше, чем по колено. Как это они еще раньше не застряли.
Талимонов приоткрыл дверцу и мрачно поглядел на водилу.
— Чего там?
— Застряли, товарищ генерал-майор, — официально отчеканил тот. — Тянуть надо. Я сбегаю за помощью, а вы посидите немножко.
— А далеко еще?
— С полкилометра, — прикинул водитель. — Ну, может, чуть побольше.
Талимонов вылез из машины и провалился в снег.
— Сиди уже, я сам схожу.
— Товарищ генерал, здесь небезопасно, — предупредил водила.
Талимонов кивнул и зашагал прочь, глубоко проваливаясь в снег. Идти было неудобно. А скоро стало еще и неприятно. Машина скрылась за голыми деревьями с черными стволами и заснеженными кронами. Кругом был лес. Голый и мертвый.
Зимой в лесу всегда тихо, но здесь тишина была уж совсем какая-то жуткая. Ни ворона не каркнет, ни ветка не треснет.
Снег скрипел под сапогами, мешал идти, заставляя высоко поднимать ноги. Но Талимонов, вместо того чтобы разозлиться сильнее, почему-то, наоборот, успокоился. Лес, даже невероятно странный и жутковатый, был все же приятнее, чем бесконечная езда по разбитым заснеженным дорогам.
