Миновали прихожую, роскошно обставленную, с зеркальным шкафом во всю стену, и, заглянув на кухню, обнаружили источник вони: на столе покоилось разделанное человеческое тело, местами порезанное, кое-где погрызенное, а в тазу лежали «гнилые огурцы».
– О, блин, – сказал Илья, стремительно бледнея. – Меня сейчас стошнит…
Дом, некогда, похоже, вылизанный до блеска, был основательно загажен – очистки, огрызки и пятна на полу, отпечатки ладоней и подошв на стенах, красные брызги на потолке. Странным выглядело то, что разбиты все до единой лампочки – в люстрах и в настенных светильниках.
Под ногами хрустели осколки стекла, углы «украшали» битые тарелки и чашки.
– Да, дедушка Ленин этого бы не одобрил, – сказал Андрей, разглядывая розетку, вырванную из стены с мясом.
– И я не одобряю, – добавил Илья, чье лицо начало приобретать более-менее нормальный цвет.
Заглянув в спальню, обнаружили огромную кровать из тех, которые народ прозвал «траходромами», а на ней – голую девушку без сознания, привязанную к ножке толстой веревкой.
Илья помрачнел, разглядывая синяки, царапины и отпечатки зубов на теле барышни, некогда довольно плотной, но теперь исхудавшей, с грязными рыжими волосами и большой родинкой на подбородке.
– Теперь ясно, чем эта падла тут развлекалась, – буркнул он. – Эй, проснись!
Но пришлось хлопнуть девушку по щеке, чтобы она подала признаки жизни – застонала и пошевелила головой. Когда открыла глаза, зеленые и очень красивые, оказалось, что их заполняют страх и тупая покорность, точно у загнанного животного.
Прошло несколько мгновений, и только потом рыжая сообразила, что к ней явился вовсе не мучитель.
– А… – сказала она. – А… как?..
Похоже, барышня решила, что у нее начались галлюцинации.
– А вот так, власть переменилась! Слазьте, которые тут временные! – с довольным смешком ответил Илья и принялся резать веревку ножом, а Андрей полез в стоявший тут же шкаф для одежды.
Там отыскал ярко-красный халат, и девушка поспешно в него закуталась.
Когда выбрались во двор, там обнаружились не только Лиза и Зина, а еще и толпа аборигенов, человек двадцать – все изможденные, грязные, кое-кто с «отметинами» катастрофы вроде рожек или заячьих ушей. На мужчин с автоматами они уставились так, как смотрели, наверное, первые христиане на своих епископов.
Андрею под этими взглядами, полными благодарности и надежды, стало даже неловко.
– Леська! Жива! – воскликнули в толпе при виде барышни в халате, и та, рыдая, бросилась к своим.
Заголосили, запричитали бабы, а их тут было куда больше, чем мужиков.
– Ну, вот, дело сделано. Они там смирно сидели, даже дышать боялись, – сказала Лиза, подойдя к крыльцу. – На меня выпучились, как на ангела, ну, а Зина им все рассказала…
От толпы отделился дядька лет пятидесяти, обряженный в стиле «колхоз» – в кирзачи и ватник. На труп «нехристя», все так же валявшийся у крыльца, он покосился со страхом и ненавистью, затем откашлялся и проговорил, просительно заглядывая в лицо Андрею:
– Спасибо, мужики, всем миром вам кланяемся… Спасли от этого, в душу его мать. Что, теперь у нас останетесь?
Дядька боялся, что вооруженные чужаки займут место убитого властителя.
– Нет, – покачал головой Андрей. – У нас свои дела… Сейчас обратно пойдем.
Но эти слова услышала Зина.
– Нет, да что вы! – закричала она. – Так нельзя! Оставайтесь хотя бы до завтра! Мы вас накормим, напоим, баню истопим! Ведь так, Степаныч? Не по-людски это – просто так тех, кто тебя выручил, отпускать!
Дядька в кирзачах закивал, тетки загомонили вновь, и Андрей понял – сегодня им уйти не дадут.
Через час он сидел в одном из уцелевших домов, вокруг суетились аборигены, а со двора доносился стук – там рубили дрова для бани. Соловьев рассказывал, какие твари появились после катастрофы и как с ними лучше бороться, а молодой парень, сурово нахмурившись, все это записывал.
Оружие в окрестных деревнях было – почти у каждого мужика охотничье ружье, кое у кого и не одно, зато монстры здесь попадались нечасто, так что местные имели шансы отбиться и как-то устроиться.
Лиза в соседней комнате организовала «медицинский кабинет», и к ней выстроилась настоящая очередь женщин. Илья отправился, как он сообщил, «погулять», а когда вернулся, то на роже обнаружилась настолько довольная улыбка, что стало ясно – одна из барышень «отблагодарила» его по-своему.
– Хм, это, мужики, надо бы отметить… – сказал Степаныч, выставляя на стол здоровенную бутыль с коричневой, словно коньяк, жидкостью. – Завалили супостата… Вы как там, закончили?
– Да, готово, – записывавший парень отложил ручку.
Андрею выпивать не особенно хотелось, но зато Илья мгновенно оживился, потер руки и заявил:
– Наливай, батя! Что это у тебя за ботва?
– Не ботва, а самогон, – обиделся Степаныч. – На дубовой коре, с почками, как еще дед мой делал!
– Ну, если с почками, – пробормотал Андрей.
Вдобавок к бутыли появились стаканчики, граненые, мутные, словно на них посидело не одно поколение игумновских мух, а также квашеная капуста и соленые огурцы в мисках.
– Извиняйте, но хлеба нет, – сказал Степаныч, наполнив посуду. – Ну, за победу!
Пах самогон резко, как сапожный крем, но пился легко, словно вода, и градус не чувствовался.
После третьего стаканчика Андрей обнаружил, что напряжение из тела ушло, недавняя схватка с «нехристем» стала казаться чуть ли не развлечением, вокруг собрались на редкость душевные люди, и еще ужасно хочется петь. Илья даже затянул нечто похожее на гимн СССР в хип-хоповской обработке, но быстро устыдился собственного голоса и пристал к Степанычу с вечным вопросом: «Ты меня уважаешь?».
Пришла закончившая прием Лиза, но ее укоряющий взгляд никого из мужчин не смутил.
– Садись с нами, – предложил Андрей, чувствуя, с каким трудом ворочается язык.
Девушка фыркнула:
– Вот еще! Нужны мне такие пьяницы!
Но на табуретку опустилась и с интересом принюхалась, поглядывая на чуть ли не ополовиненную бутыль. Они выпили еще по одной, по другой, затем гостей повели в баню, такую жаркую, что в первый момент бритоголовый выпучил глаза и побагровел, точно угодивший в кипяток рак.
Под вениками, которыми Степаныч орудовал, точно шаолиньский монах – нунчаками, хмель ушел, осталось только мягкое расслабление, приятная истома в мышцах.
– Сегодня мы никуда не пойдем, – сказал Андрей, когда они сидели в предбаннике, завернувшись в простыни, и приходили в себя.
– Что, тут останемся ночевать? – спросила Лиза ехидно.
