Поединок китаянок поначалу напоминал танец. Они медленно кружили возле друг друга, делали по-змеиному быстрые выпады, нанося удары руками или ногами. Удары были настолько стремительными, что Эцио едва успевал следить за движениями противниц.
Но он видел, что Цзюнь уступает сопернице. Тогда он прыгнул вперед и ударил незнакомку корзиной по голове, сбив с ног.
Нападавшая распласталась на камнях и лежала неподвижно. Цзюнь подошла к ней.
– Цзюнь! Это уловка! – крикнул Эцио.
И в то же мгновение таинственная китаянка вскочила на ноги, бросившись на Цзюнь с ножом. Теперь обе катались в уличной пыли, свирепостью, коварством и проворством не уступая диким кошкам. Их руки, ноги и туловища мелькали столь быстро, что подернулись дымкой.
Вдруг раздался крик. Напавшая китаянка вырвалась. Из ее груди, под горлом, торчала рукоятка ножа. Сделав несколько шатких шагов, она упала, ударившись головой о каменный выступ. На этот раз ее неподвижность не была уловкой.
Эцио обернулся. Никого.
Он схватил Цзюнь за руку.
– Идем! – пробормотал он сквозь зубы.
На обратном пути, в карете Эцио, Цзюнь начала свой рассказ. Эцио понял, что мог узнать все это гораздо раньше, не окажи он китаянке такой прием. Он слушал и хмурился.
– Я приехала к вам, выполняя волю моего Наставника. Мы с ним вместе тайно покинули Китай. Но за нами следили. В Венеции нас догнали. Наставника посадили в тюрьму. Он велел мне бежать и закончить нашу миссию. Больше я его не видела.
– Кто твои противники?
– Слуги Чжу Хуоцуна – императора Цзяцзин. На вашем языке это означает «чудесное умиротворение». Он совсем молод, почти мальчишка. Он вовсе не был рожден для правления, но судьба возвела его на трон. Он правит жестокой и кровавой рукой… Я родилась наложницей, но Наставник еще в ранней юности меня освободил. Потом мы вернулись, чтобы освободить и других девушек, но они были… Император думал: если он будет пить кровь их месячных, это даст ему вечную жизнь.
Цзюнь замолчала. Она долго глотала слюну, прежде чем сумела успокоиться.
– Цзяцзин – жестокий человек. Он убивает всех, кто ему противится. Но он не рубит головы противникам. Вместо это он предпочитает линчи.
– Что это такое?
Цзюнь несколько раз провела пальцем по ладони:
– Это медленное убийство. Многие тысячи мелких ран. И только потом – смерть.
Лицо Эцио сделалось каменным. Он хлестнул лошадей, торопясь поскорее вернуться на виллу.
София решила протопить очаг в кабинете мужа. Она уже разожгла огонь, когда услышала звук подъехавшей кареты. То, что карета остановилась возле самого дома, насторожило Софию. Она торопливо встала. Вскоре в кабинет вбежал Эцио, а потом и Шао Цзюнь. Он бросился к окну закрывать ставни.
– София, собери детей. Возьми самое необходимое. Сейчас поменяют лошадей. С вами поедут несколько слуг.
– Что?..
– Ночевать вы будете в доме Макиавелли.
– Что случилось?
– Недопонимание, – коротко ответил Эцио.
София посмотрела на Цзюнь. Та опустила глаза. Китаянке явно было не по себе. Еще бы: она привела опасность на порог ни в чем не повинных людей.
– Пошла собираться, – только и сказала София.
Вскоре София с детьми уже сидели в карете. Эцио стоял возле дверцы.
Муж и жена смотрели друг на друга, желая что-то сказать, и не находили слов. Затем Эцио кивнул кучеру. Тот дернул поводья. Лошади тронулись. Карета покатилась в вечерний сумрак.
София высунулась из окошка и послала мужу воздушный поцелуй. Эцио помахал рукой. Не ожидая, когда карета скроется из виду, он вернулся в дом и закрылся на все засовы.
Эцио и Цзюнь сидели на деревянных скамейках возле жарко пылающего очага и ждали.
– Когда я начинал войну против семейства Борджиа, мною двигала месть, – рассказывал Эцио. – Мне страстно хотелось убить Родриго, и ни о чем другом я тогда не думал. Но со временем я понял: те, кто способен внушить страх, имеют более верных последователей, нежели те, кто проповедует любовь. Само по себе убийство Родриго и его сына Чезаре ничего бы не дало, если бы я не сумел заменить правление, которое держалось на страхе, другим видом правления. Там основой служили… братские отношения между людьми.
Он задумался.
– Я много лет учил людей думать и действовать самостоятельно. Сначала в Риме, куда мы переместили итальянское гнездо нашего братства. Потом в Константинополе.
– Мне так хочется прочитать о ваших подвигах. Вы обязательно должны закончить свою книгу.
– Кое-что я могу рассказать тебе и без книги. Пойми и крепко запомни простую мысль: любовь – это то, что скрепляет наше братство. Любовь к людям, к культурам разных стран, к миру.
Он снова умолк, раздумывая над словами.
– Сражайся ради сохранения всего, что пробуждает надежду, и у тебя обязательно появятся сторонники. Это, Шао Цзюнь, я тебе обещаю.
Китаянка смотрела на языки пламени, а видела грандиозное будущее, захлестывающее ее воображение.
– Но мне понадобится много времени. Очень много, – наконец сказала она.
– Если будешь действовать правильно, у тебя все получится.
Цзюнь глубоко втянула в себя воздух, расправила плечи. На лице появилась решимость. Она посмотрела на Эцио и молча кивнула. Он подался вперед и ободряюще потрепал ее по плечу.
– Иди отдохни, – сказал ей Эцио.
Цзюнь встала и, слегка поклонившись, вышла.
Эцио повернулся к огню, делавшему его лицо совсем красным.
Поздно ночью, встревоженный негромкими звуками, донесшимися снаружи, Эцио поспешил на кухню. Ставни на тамошних окнах не были закрыты, но сами окна имели крепкие решетки. Высоко в небе светила луна. Подойдя к стойке с кухонными ножами, Эцио вынул несколько ножей, примерил их к руке, затем покачал головой и вернул их на место. Эти ножи для сражения не годились. Настоящего оружия в его доме не было. Эцио оглядывал кухонную утварь, подыскивая замену. Железный половник? Нет, не годится. Тяжелая разделочная доска? Тоже. Может, кочерга? Да! Эцио нагнулся и поднял кочергу, лежавшую возле плиты. Кочерга длиной в три стопы была сделана из прочной стали. Эцио проверил, как она лежит в руке, сделав несколько пробных выпадов.
За окнами снова послышался шум. Эцио напрягся. Через несколько секунд мимо окна что-то промелькнуло. Эцио увидел Цзюнь, приземлившуюся на корточки. Китаянка тут же вскочила на ноги и исчезла в темноте. Сжимая кочергу, Эцио поспешил к двери, отодвинул засовы и распахнул дверь настежь.
На пороге стоял китаец, готовый напасть. В руке у него поблескивал дао, китайский меч. Эцио отступил и захлопнул дверь вместе с застрявшей рукой незваного гостя. Массивная дверь сломала китайцу локтевую и лучевую кости. Нападавший взвыл от боли и выронил меч. Эцио снова распахнул дверь и ударил китайца кочергой, раскроив череп. Перепрыгнув через труп, он выскочил наружу.
