Ознакомительная версия.
Был поздний вечер, небо затянули серые облака, вокруг шелестел теплый, летний дождь. Я осторожно сел и тихо взвыл, когда оперся на правую руку. Поднес ее к глазам, тупо изучая окровавленное нечто, бывшее когда-то моими пальцами. Кровь уже успела запечься, но зрелище было… жалким. Магия чертова кузнеца взорвала пистолет, и вот что из этого вышло.
Полное поражение.
С трудом встав, я ощутил, что, несмотря на теплую погоду, меня колотит озноб. Пока я лежал, золотое пламя догорело, сожрав сосны, расплавив камень трапезной и обуглив землю, которая, даже напитавшись влагой, продолжала дымиться.
Я брел к оврагу, уже зная, что увижу на дне, и страшась этого. Мне бы остановиться, упасть прямо здесь, но я упрямо перебирал ногами, видя перед глазами обугленное тело Кристины. На краю я не удержался, рухнул вниз, покатился по пахнущему гарью склону, попытался затормозить, напрочь забыв об искалеченной руке. Притупившаяся боль вспыхнула с новой силой, обожгла сознание кровавой вспышкой, заставив меня почти на минуту превратиться в безвольное растение, не понимающее, на каком свете оно находится.
Когда боль начала отступать, я обнаружил себя на дне, валяющимся в раздобревшем от дождя буро-коричневом ручье.
Снова звонко залаял пес, и я увидел, что он сидит в ногах лежащей навзничь Гертруды. Она была ослепительно-белым пятном среди черной земли. Я, шатаясь, поспешил к ней, упал на колени, с изумлением разглядывая светлую, без пятнышка сажи одежду, чистую кожу и мокрые пряди растрепавшихся волос.
Никаких ожогов. Никаких ран.
Белая колдунья спала, и ее грудь мерно вздымалась. Она была столь безмятежна и спокойна, что я лег с ней рядом, как пес, ожидая, когда Гера вернется из грез. И сам не заметил, как уснул.
Дождь все еще шел. Несколько редких капель упали мне на лицо, одна попала на губы и оказалась соленой, словно небо плакало морем.
Гертруда склонилась надо мной, по ее щекам текли слезы. Увидев, что я проснулся, радостно улыбнулась.
— Тихо, Синеглазый. Молчи.
Я подчинился, слушая быстрый наговор, который та шептала. С каждым ее словом боль покидала мою руку, холод разливался по лицу, и вот я уже мог дышать полной грудью, ощущая летнюю ночь, что властвовала сейчас над миром, пряча нас на дне безымянного оврага возле заброшенного монастыря.
— Надо поспать до утра, — попросила она.
Я почувствовал ее губы на своем лбу и снова заснул. Снился мне молот кузнеца, огненное дерево, растущее в мире, где земля до горизонта покрыта солью. Пугало гонялось за псом, а Проповедник хохотал, наблюдая за ними, и наигрывал на лютне «Тебя славим, Господи!», безбожно фальшивя из-за того, что пальцев на его правой руке больше не было.
Я проснулся, когда солнце уже было высоко, и Гера тут же оказалась рядом, решительно положив прохладную ладонь на мой лоб.
— Что-нибудь болит? — с тревогой спросила она, опередив меня с моими вопросами.
Я прислушался к себе.
— Чертовски чешется лицо.
— Частицы пороха и металла попали на кожу. Некоторые прожгли плоть до костей. Тебе очень повезло, что уцелели глаза.
Я хотел коснуться зудящего места, но она шикнула на меня.
— Все уже заживает. Останется несколько мелких шрамов, но основные последствия я убрала за ночь. Через две недели практически ничего не будет заметно.
— Спасибо, — поблагодарил я ее и только теперь понял, что правая рука крепко-накрепко привязана к телу и я не могу пошевелить ею. — Все так плохо?
Она нервно куснула губы.
— Слушай, перестань, — как можно мягче произнес я. — Я уже видел кусок мяса, который остался. Меня поздно пугать. Говори как есть. Я готов это принять. Знал ведь, на что шел.
— Здесь все не так хорошо, как с лицом, Людвиг, — осторожно произнесла Гера, не сводя с меня пронзительных и совершенно беспомощных глаз. — У тебя полностью раздроблена кисть, сломаны пальцы, порваны связки. Запястье тоже сломано, в предплечье застрял кусок металла. Кожа сожжена. Я восстановила все, что смогла. Вправила вывернутый большой палец. Безымянный висел на лоскуте кожи, мне удалось поставить его на место, и он уже приживается. Но вот мизинец… Его оторвало. Я не могу ничего с этим поделать. Прости.
Я глубоко вздохнул. Мизинец. Не вся рука, как мне приснилось.
— Всего лишь один из пяти. Ерунда.
— Ерунда?
— Некоторые стражи вообще живут без руки. Не слишком большая потеря. Главное, что ты жива.
Она невесело рассмеялась, села рядом:
— Должна пройти по меньшей мере неделя, прежде чем все срастется и я сниму колодки. И еще две, чтобы ты вновь смог пользоваться рукой в полную силу. Я сварю пару зелий, будешь пить каждый день.
Я кивнул, думая совсем о другом:
— Почему он нас не убил?
Ее лицо мгновенно стало злым.
— Он нас убил. Во всяком случае, так считает. У тебя в руках взорвалось оружие, словно в него забили бочонок пороха. За такое заклинание половина князей отдала бы большую часть своих сокровищ. Ты ему не интересен. Меня же… поглотило золотое пламя. И он уверен, что после такого не выживают. Ивойе больше нечего было здесь делать.
Она, видя, что я хочу сесть, помогла.
— Значит, ты нашла способ избежать огня?
— Нет. Не нашла. Меня спас твой подарок. — Гертруда показала костяное кольцо тонкой резьбы на своем безымянном пальце. — Воистину, можно только радоваться, что ты позвал меня замуж.
— Теперь ты оценила свое счастье? — неловко пошутил я. — Чертово Пугало не перестает меня удивлять.
— Дай только время. Я загоню его в угол и выверну наизнанку соломенную голову.
— Не уверен, что оно обрадуется.
Ее задор сразу пропал.
— Ты прав. Одушевленный хранит секреты и прячет таланты куда лучше, чем вся курия Риапано. Но благодаря ему у нас есть защита от магии Ивойи. Вот только нет его самого. — Гертруда рассеянно погладила пса по лобастой голове. — Я потеряла кузнеца час назад.
— Час назад? — нахмурился я. — Не понимаю.
— Повесила на него метку, еще когда мы столкнулись. То ли он ее заметил, то ли переместился на несколько сотен лиг. Он исчез где-то в районе Билеско.
— Билеско? Как он так быстро туда добрался?
— Синеглазый. Ничего-то ты не понял, — покачала она головой. — Четыре дня прошло.
— Черт меня подери! — только и сказал я. — Чертовский черт и все его племя! Четыре дня! Четыре дня ты знала, где он, а я…
— А ты должен выздоравливать. Или считаешь, что мне следовало бросить тебя и гнаться за ним? Я сделала выбор, Людвиг, и совершенно не жалею об этом. Ты для меня важнее всех кузнецов мира. Ну и после той взбучки, которую он мне устроил… Скажу честно, у нас нет шансов его одолеть.
Ознакомительная версия.
