— Никакого другого мира не существует, — внятно произнес кадет, рассовывая по углам доказательства ночного кутежа. — Ни в каком виде. Это я знаю и помню точно.
— Значит, и будущего?
— У меня уходят годы… Если не сейчас, то никогда. Еще через пару лет я просто физически не смогу летать. Потеряю навыки, не выдержу перегрузок…
— Ну что же, давай, может, и получится. Товарищ Жуков остановился в изголовье, оперся на спинку кровати.
— Ты должен помочь, чтоб получилось… Неужели не понимаешь: твое упорство идет во вред нам обоим. Если и дальше будешь валять дурака, твой диагноз автоматом выносится и мне. Нас не зря в одну палату поместили Этот толстый латыш только на вид дурак дураком, а на самом деле жучара еще тот, кому хочешь без мыла в задницу влезет… И даже Харин тут не поможет.
— Думал, встанем спина к спине и будем отмахиваться, до последнего, — проговорил Шабанов и вздохнул облегченно. — Но вольному воля! Дерзай!
Еще до врачебного осмотра Германа неожиданно вызвали к лечащему врачу. Толстяк выглядел, как огурчик, хорошо отдохнул, выспался, но побриться опять забыл, впрочем, как и сменить рубашку.
— Ну, капитан, не передумал жениться? — между делом спросил он, подготавливая истории болезни своих пациентов. — Видел я эту… Алину. На выходные выезжали на шашлыки — погодка! — купаться холодновато, правда… И она там была недалеко, в компании офицеров… Ты ревнивый?
— Это ни при чем. Жениться — не самоцель. Я говорил, она — мой крест…
— А не много на себя крестов берешь? Плечи-то одни…
— Каждый несет, сколько поднимет.
— Погоди, что-то я не совсем понимаю тебя, — доктор наконец-то уселся. — То ты тщательно скрывал все, что с тобой произошло, клещами было не вытянуть даже в бессознательном состоянии. Теперь всячески выставляешь напоказ.
— Скрывал, потому что надеялся вернуться, — не сразу ответил Шабанов.
— Вернуться куда?
— Туда, где был… Сейчас понял: путь навсегда отрезан.
— А, ты снова об иных мирах!.. Значит, сейчас поставил задачу рассказать о них человечеству?
— Обрадовать его, обнадежить, что не все потеряно. Есть путь, по которому можно идти, развиваться до бесконечности, а не губить себя.
— Видишь, в чем дело… У нас не запрещено верить. Например, в Бога, в астрологию, в иные цивилизации. Это нормальная человеческая потребность. И если бы мы стали признавать невменяемыми всех верующих, мир бы превратился в общество умалишенных. Верить можно и даже нужно! Но не делать из своей индивидуальной веры фетиша, навязчивую идею, объявлять себя чуть ли не пророком. Я вполне допускаю, ты столкнулся с явлениями необъяснимыми — их на свете достаточно, это поразило твое воображение.
— Предлагаешь мне помалкивать?
— Ну да, пока общество не дозрело до понимания таких тонких вещей, как иные миры.
— Но ведь это не совсем уж иной мир! — горячо возразил Шабанов. — Люди живут рядом с нами! Но научились никому не мешать и все время оставаться незримыми. И не чудесами, не колдовской силой! Технический прогресс на таком уровне… хотя он не совсем технический. Ну, например, они используют лес, как естественную защиту, но не под кронами прячутся, как мы привыкли делать. Старый парк у них — мощная противолокационная станция. И потому их не видно ни с земли, ни с воздуха, ни прибором, ни глазом. Оказывается, если суметь подключиться к таинственной жизни дерева, можно спокойно управлять его энергией и создавать любые поля, не только защитные. Мы же ничего не знаем о природе! Нет, у нас осталась некая память, вернее, ее рудименты, и потому нас тянет в лес, под сень деревьев, к воде и огню, на шашлыки… Они развили именно это направление в науке! Восприятие целостности мира! Знаешь, как воспринимается он в детстве, пока не появилось желание сломать игрушку и посмотреть, что внутри…
— Ты как считаешь, — перебил его толстяк. — Случайно к ним попал? По стечению обстоятельств? Или была закономерность?
— Я понял так, что они изредка… похищают людей из нашего мира, — неуверенно ответил Шабанов.
— Зачем? Изучать?
— Да нет… У них же замкнутая община, время от времени требуются женихи и невесты…
— А что, с их уровнем технологии не могут решить демографическую проблему? Допустим, изменять хромосомный ряд, чтоб брат мог жениться на сестре и избежать вырождения.
— В том-то и дело! Это наш подход — изменить что-нибудь, переделать, перестроить… Они считают природу человека божественной, а значит, неприкасаемой.
— То есть тебя похитили в качестве жениха? — уточнил доктор.
— Не хочу говорить на эту тему, — заявил Шабанов.
— Ну хорошо! Выходит, тебе уже нельзя вернуться назад?
— Нельзя… И все из-за этой дурацкой вонючей «Принцессы»!
— А это еще кто такая? — выпучил заплывшие глазки толстяк.
Разумеется, он не мог ничего знать о приборе и Герман ушел от ответа.
— Она тоже не подлежит обсуждению…
— И ладно! Коль вернуться нельзя, то может будет лучше забыть о них? Существуют — и пусть существуют себе?
— Тогда нашему миру уготована печальная судьба. Все наши высокие технологии развиваются по трем порочным направлениям: вооружения, чтоб бить друг друга или держать в страхе, удобство и сытая жизнь, которая ни к чему, кроме болезней, не приводит, и тотальный контроль за человеком… Или ты знаешь еще какое-нибудь?
Лечащий врач посидел в некотором отупении — толстые люди всегда казались Шабанову туповатыми, чего он сам опасался, будучи склонным к полноте, затем вдруг встал, тряхнул тремя небритыми подбородками.
— Знаешь что, Шабанов!.. Ты мне испортил все результаты трехдневного отдыха! Еще вчера я сидел на берегу, пил водку и ел шашлыки!.. Навязался ты на мою голову! Выпишу я тебя на хрен, сегодня же. И катись ты куда хочешь!
— Выписывай, поеду к родителям, на родную речку, — Шабанов пошел в двери. — Сейчас там черемуха цветет по берегам. Запах!..
Когда он вернулся в палату, кадета там не оказалось, и вещей его тоже. С постели его уже сняли белье и остался голый матрац с верблюжьим одеялом и подушкой без наволочки. Товарищ Жуков умудрился выписаться до обхода, видимо, по настоянию будущего тестя, и убежал даже не попрощавшись… Герман лег на свою койку, не снимая тапочек, подобрал ноги и, мечтая о том, как приедет в родную деревню, попытался уснуть, но тут в коридоре послышался шум приближающихся шагов и в палату вошли семеро в белых халатах. Впереди был лечащий врач, сходу начавший докладывать о состоянии больного маленькому, крючконосому человечку с генеральскими лампасами на брюках.
