— Значит, за пределы этого оазиса науки ничего не вышло.
Гарин вдруг звонко щелкнул пальцами.
— Вот! — Он обвел рукой неподвижных исследователей с «венцами» на головах. — Пси — Мастер превратил их в живые слоты! Понятно?
— Нет, — признался Столяров.
— Он приспособил их для записи информации на «венцы». Вот на что он отвлекался, когда мы начали атаку! — Олег снова бросился к компьютеру и потрогал блок питания. — Еще теплый! Они закончили недавно. Переписали информацию на «венцы», а потом уничтожили все другие носители. Тебе ясно, зачем он звал меня в соавторы всеобщего счастья? Я же невольно стал специалистом по дампам человеческой памяти. Хотя эти несчастные уже, наверно, специалисты покруче меня.
— Теперь понятно, — сказал Михаил.
Он подобрал с пола двухметровый шнур питания, затем подошел к мужчине, сидевшему с края, и повесил его «венец» себе на провод, как бублик на веревку. То же самое он сделал и со вторым ученым, и с третьим. Столяров педантично обходил сотрудников Лаборатории и, снимая «венцы», нанизывал их на шнур.
— И что ты с этим намерен делать? — подозрительно спросил Гарин.
Михаил, не ответив, перешел ко второму ряду столов.
— Ты доставишь их в Институт! — догадался Олег. — Но это невозможно! Нельзя! — крикнул он. — Ни в коем случае! Они доведут «венец» до ума, станут им торговать, как оружием, но главное — ты помнишь, что нам пел Пси — Мастер? Новый проект! Тотальная гармонизация сознания! Это же все здесь, все его наработки записаны. Послушай программиста: любая информация рано или поздно будет кем — то использована. Институт откроет в Зоне новую лабораторию — две, три, сколько понадобится. Они используют эти данные обязательно, иначе не бывает. А заказчик всегда найдется, какой — нибудь гнилой дядя с большими деньгами и очень, очень большими амбициями. И он получит в руки такое оружие, по сравнению с которым атомная бомба покажется дымовухой юного химика, — закончил Гарин, бессильно опускаясь на лестницу.
— Вечная власть гармонии наступит! — послышался сзади незнакомый голос.
Олег оглянулся — из темной ниши, которую трудно было заметить с мостика, выкатилось самоходное инвалидное кресло. В коконе из мягких подушек сидел, откинувшись далеко назад, тучный мужчина лет шестидесяти, с огромной смоляной бородой и копной нечесаных волос вокруг лоснящейся лысины.
Столяров уже закончил собирать «венцы» и, крепко связав шнур, повесил его себе на плечо. Сотрудники Лаборатории начали постепенно оживать, но только в зоологическом смысле: они задвигались, зашаркали ногами, кто — то чихнул. Происходящее в зале их совершенно не интересовало. Никому из них даже не пришло в голову встать со своего места.
— Власть гармонии наступит неизбежно, — повторил Пси — Мастер, подъехав к Олегу.
— Для тебя, я смотрю, она уже наступила.
— Для меня? О нет… Я с рождения передвигаюсь вот таким образом, быстрее ветра, обгоняя облака, — напел он на какой — то старый мотив.
— Так вот почему у тебя карьеры не получилось… — Гарин в поисках поддержки повернулся к Михаилу.
— Я не знал, — холодно ответил тот, проходя мимо. — Но если бы и знал, что это меняет?
— Тетрадотоксин? Хорошее средство. — Пси — Мастер заговорщически подмигнул Олегу. — Только скажи своему другу, чтоб не увлекался. А то однажды проснется и не вспомнит своего имени.
Человек в кресле выглядел умиротворенным. Тревога, которая еще недавно слышалась в голосе транслятора — наемника, куда — то пропала. Пси — Мастер широко улыбался.
— А насчет карьеры, — спохватился он, — ты прав: кому нужен фокусник — инвалид? Ведь фокусник — это почти то же, что и клоун. А клоун должен веселить. Люди не любят инвалидов, это не секрет. Мы почему — то тревожим вашу совесть, как будто вы в чем — то виноваты. Меня жалели. — Пси — Мастер все еще улыбался, но улыбка неуловимо быстро стала горькой. — Жалели, жалели. Эти зрители в районных клубах, у которых лица похожи на картофель, мозги на репу, а вся их жизнь — на кусок чернозема. Меня жалели, — снова повторил он. — Любого из них я уже тогда мог бы вывернуть наизнанку, как носок, но при этом они… они!., жалели меня. И что было самым страшным, я не мог не слышать их жалости. Она долбилась мне в мозги, как тысяча тупых дятлов, лезла в меня отовсюду, как жирные черви…
Он перевел дыхание и, посмотрев на свои пальцы, которыми изображал червей, уронил руки обратно на подлокотники.
— Как же мне было не мечтать о новом светлом мире? — глухо продолжал он. — Когда — нибудь человеческое сознание эволюционирует само, но зачем ждать тысячи лет? Я дам это людям уже скоро.
— Все понимаю, — проговорил Олег. — И растраченная жизнь, и большие обиды, и святая детская мечта… Но все это тебя не оправдывает. Ничто на свете не может оправдать того, что ты сделал.
Гарин достал пистолет, который давно уже грел в ладони, и несколько раз выстрелил Пси — Мастеру в голову, в упор, впервые не боясь испачкаться человеческой кровью.
Пельмень, мявшийся поблизости, как зомби, моментально рухнул на пол, но уже через пару секунд встал и начал дико озираться.
— Как я сюда попал? — спросил он.
— Это долгая история, — ответил Столяров, увлекая его к выходу. — Пойдем, все расскажем по дороге. Олег! — окликнул он с лестницы.
— А что будет с этими? — проронил Гарин, широко разводя руки над рядами столов.
— С сотрудниками?
— И с оборудованием тоже.
— Скоро отсюда все заберут.
— Кто? Кто заберет?
Столяров свесился через перила так, что связка «венцов» чуть не соскочила у него с плеча, и проникновенно сказал: — Люди, Олег. Хорошие, надежные люди.
Грузовики были обстреляны из гранатометов и уже почти догорели. Вокруг, на разном расстоянии, лежали контролеры или то, что от них осталось. Некоторым удалось выжить после прямого попадания в кузов — их добивали поодиночке наемники из госпиталя.
— Я так и не понял ваших отношений с «монолитовцами», — сказал Михаил Пельменю.
— Деньги, и ничего личного, — отозвался тот. — Лучше обойдем базу стороной, с недавнего времени я не в ладах со своими друзьями.
— Не хотели тебя отпускать?
— Пси — Мастер обращался к нам редко, но платил хорошо. А теперь братва без работы. Думаю, у парней найдется, что мне предъявить.
— Обойдем в любом случае, — согласился Столяров. — Нам нужно заскочить в школу.
Последнюю фразу он произнес таким тоном, что у Гарина сжалось сердце. В этих словах было и тепло, и безопасность, и свобода. От них пахло домом.
