— Кто? — поднял он голову, услышав шаги — слишком осторожные для дружинника. — Кто там?
— Я… можно?
Мальчишеский голос… Со света Верещагин не сразу различил лицо, но голос узнал сразу:
— Заходи, Дим, — сказал он, ногой выдвигая стул, на котором обычно сидел Пашка. Но вошедший мальчишка покачал головой. Верещагину показалось, что он очень взволнован — и уж точно бледен. — Что случилось? Что-то с мамой?!
— Нет… — помотал головой мальчишка. — Я хотел… — он очень смутился, тяжело задышал. — Я хотел…
— Да не волнуйся ты так! — надсотник вдруг понял, что забеспокоился и удивился тому, что ещё может это — беспокоиться из-за одного человека. — Что случилось, говори спокойно.
— Я прочитал книгу… — Димка выложил на стол растрёпанный томик. — Вот…
— О-о-о… — лицо Верещагина вдруг стало таким, как будто он повстречал старого знакомого. Надсотник взял книгу, покачал её на ладони. — «О вас, ребята!» Я её очень любил. И издание было точно такое…
— Правда?! — обрадовался Димка. — Ну, тогда… — он опять сбился, раздражённо мотнул головой и решительно продолжал: — Я тут в одну комнату пролез, там стена рухнула… тут, в школе. Там разная пионерская атрибутика… — непринуждённо употребил он это слово. — Ну, и книги… Вот я её прочитал. Я читать люблю… И ещё я нашёл… — он полез под куртку-ветровку с надписью «Mongoos» и достал…
Надсотник ошалело моргнул, не веря своим глазам.
В руках у мальчишки был красный галстук — неожиданно яркий в свете керосинки.
— Это пионерский галстук, я теперь знаю… — сказал Димка. — Они там. В ящике в одном. Я… — он опять сбился. Надсотник молчал, держа руку на книге, лежащей на столе — как будто собирался в чём-то клясться на Библии. — Я хочу… — мальчишка выталкивал слова, как через узкое стеклянное горлышко — звенящие и редкие. — Я хочу, чтобы… чтобы я не просто так был… а чтобы…
— Я понял, — сказал Верещагин. В глазах его — широко распахнутых, в красных прожилках недосыпа и страшной усталости — было недоверие, изумление и… и ещё что-то. Может быть — восторг? Или даже преклонение?
— Вы же были пионером? — спросил облегчённо Димка.
— Я был плохим пионером, — покачал головой Верещагин. — Вернее… никаким.
— Ну… пусть, — Димка шагнул вперёд, протягивая галстук на вытянутых руках. — Вот… пожалуйста.
Надсотник закашлялся, встал, провёл рукой во коротко стриженым седым волосам. Подтянулся. Взял галстук. Димка, не сводя с мужчины глаз, вжикнул молнией ветровки, повыше раскатал горло тонкой водолазки цвета хаки.
— Я что-то должен сказать, да? — спросил он. — Там же была… какая-то клятва?
— Была, — кивнул Верещагин. — Но я её не помню, Дим. Мы все давно забыли свои клятвы… Я не знаю слов…
— Пусть… — шепнул Димка. Глаза его стали упрямыми. — Тогда вы… вы просто придумайте, что мне сказать. Чтобы была клятва. Вы ведь можете. Вы до войны книги писали. Я узнал…
— Хорошо, — и надсотник вдруг вырос и построжал. — Я придумаю клятву. Повторяй за мной. Я, Дмитрий Медведев…
— Я, Дмитрий Медведев… — отозвался мальчишка, вытянувшись с прижатыми к бёдрам кулаками.
— …вступая в ряды пионерской организации России…
— …вступая в ряды пионерской организации России…
— …и осознавая взятый на себя долг…
— …и осознавая взятый на себя долг…
— …торжественно клянусь…
— …торжественно клянусь… — мальчишка коротко выдохнул.
— …быть верным Родине, мужественным и честным… — звучал мужской голос.
— …быть верным Родине, мужественным и честным… — повторял голос мальчишки.
— …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира…
— …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира…
— …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине…
— …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине…
— …а если понадобится — отдать за неё свою жизнь.
— …а если понадобится… — мальчишка на миг запнулся, но договорил твёрдо: — …отдать за неё свою жизнь.
— Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть.
— Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть.
Надсотник повязал галстук на шею Димки. Побитые, перепачканные гарью пальцы мужчины сделали «пионерский» узел автоматически, заученно, и он невольно улыбнулся.
— Почему вы улыбаетесь? — строго спросил, поднимая голову, Димка.
— Узел, — сказал Верещагин. — Я научу тебя, как его правильно завязывать.
* * *
Он успел уснуть снова, но сон опять нарушили. Зевающий Земцов привёл какую-то немолодую женщину, явно не знавшую, как себя вести, и старика — вполне бодрого, подтянутого.
— К тебе, — сообщил Сергей, уходя досыпать.
— Садитесь, — предложил Верещагин. — Хотите чаю?
— Спасибо, — поблагодарил старик, подождал, пока сядет его спутница, но дальше говорила именно она:
— Видите ли… я была директором этой школы. Станислав Степанович, — старик кивнул, — ветеран войны, он работал консьержем в одном из домов… — женщина откашлялась. — Вам не кажется, что это неправильно, происходящее сейчас? — увидев, что Верещагин иронично улыбнулся, женщина поправилась: — Я конкретно о ситуации с гражданским населением. Дети не учатся…
— Это даже не главное, — перебил её, извинившись взглядом, Станислав Степанович. — Я вот присмотрелся… вы воюете очень храбро, что говорить. Я не ожидал, что мы ещё можем так воевать… — в голосе старика прозвучала гордость, он кашлянул и продолжал: — Но вы воюете как бы сами по себе, понимаете? А ведь люди готовы помогать. Я со многими говорил, не только с пожилыми… И у многих есть навыки — например, можно делать мины, чинить форму, да мало ли что? Есть врачи, есть медсёстры, повара… Кроме того, гражданских надо отселить поближе к морю, это нетрудно…
Верещагин придвинул к себе блокнот и открыл его:
— Я писал докладную о чём-то подобном генерал-лейтенанту Ромашову, — медленно сказал он. — Но в общих чертах… А теперь давайте с вами поговорим подробно. И начнём — извините, Станислав Степанович! — всё-таки с детей.
— Олег! — рассерженный Земцов вошёл в комнату. — Извините… Что к тебе за делегации?! Эти пришли, которые… — он покосился на женщину. — Выйди.
— Я сейчас, — кивнул Верещагин, поднимаясь.
В коридоре переминались с ноги на ногу Влад и Пашка — друзья Димки. Пашка угрюмо молчал. Влад, глядя на офицера, сказал:
— Вообще-то это охренеть нечестно.
— Это ты о чём? — спокойно спросил Верещагин, мысленно посмеиваясь и не веря происходящему.
