По итогу мы, земляне, выглядим на Пунди едва ли не как доминирующий вид. Шумные, активные, любящие и покачать права, и влезть в чужие дела — если это не пресекается Контролем и не вызывает возражений у Слаживания.
Стоит ли говорить, что нас недолюбливают сильнее, чем тупых и грубых муссов?
Но здесь, в утыканных высотками и небоскрёбами кварталах среднего класса, людей хватало. Если в районе богатеев все улыбались и раскланивались друг другу (насколько позволяла физиология, конечно), то средний класс просто вежливо игнорировал неприятные виды. Человек и хро могли ехать в метро рядом и делать вид, что соседа не существует.
За кварталами среднего класса начался и быстро закончился промышленный сектор (бесконечные здания без окон, углубленные в почву, мрачные и безжизненные). Потом дорога перемахнула узкий язык залива, прошлась по ещё одному кварталу среднего класса и потекла среди трущоб, похожих не то на бразильские фавелы, не то на китайские хутуны. Здесь было обиталище муссов и прочих изгоев. Люди, впрочем, тут тоже жили — скатившиеся на самое дно социальной лестницы, где разница между видами уже не важна, как и на вершине богатства и успеха.
Трущобы вокруг тянулись долго. Кто-то вырывался отсюда, уходил к Стерегущим, нанимался на планетарные армии, в экспедиции авантюристов, пытающихся расширить границы объединенного космоса, устраивался на тяжёлые работы в шахты и карьеры, где выгоднее использовать разумных существ, чем ботов и нейросети. Но многие здесь рождались, проживали всю жизнь, размножались и умирали.
Ничего не меняется. Что на одинокой планете Земля, что в сообществе сотни планет…
Беспокойство я ощутил, как только кончились трущобы. Машина свернула с текучей дороги, проехала два квартала среднего класса и остановилась в старом районе, который вполне мог бы считаться элитным. Но тут практически никто не жил. Это был аналог лондонского или московского сити: деловые центры, банковские офисы, штаб-квартиры корпораций. Разумеется, всё это обросло огромным количеством кафе, ресторанов, клубов, где обсуждалась и заключалась часть сделок.
Среди них был и клуб «Голая правда», который сорок восемь лет назад, сразу после Обращения, купила Вероника Бирн. Может быть, это и выглядит странным выбором для женщины — владеть стриптиз-клубом, но вы просто не знаете Веронику.
Эх.
Наверное, я перестал приходить на наши сборы именно из-за неё.
Я выбрался из машины и отпустил её, приказав доставить содержимое багажника в мою квартиру. Нейросеть оказалась достаточно продвинутой и скандальной, чтобы начать спорить о законности перевозки останков без сопровождающего лица. Пришлось оплатить машине тариф сопровождения, словно она везла ребёнка или животное.
Потрясающая наглость, на мой взгляд. Ей-то что с двойного тарифа, она же нейросеть, ей кредиты не выплачивать и продукты не покупать!
Машину я остановил метров за сто от клуба, так, чтобы видеть вход, но находиться на безопасном расстоянии, возле крохотного скверика с лиловыми деревьями и ярко-зелёными цветами на сиреневых клумбах. Всё это ботаническое безумие, привезённое с разных планет, как-то уживалось между собой, деревья даже оплетали орхидеи вполне земного вида. Говорят, что всё живое во Вселенной несёт в себе общий генетический корень (ну, если вообще пользуется генами), но меня всегда поражали летающие ящерицы Дануа, собирающие нектар с земной акации.
В скверике сидела на скамеечке семейная пара рили — уже старых и выглядящих соответственно: мужчина был импозантен как Шон Коннори в преклонные годы, а женщина благородна, как Джейн Фонда или Катрин Денёв в старости. Хоть я и понимал, что внешность обманчива, но невольно им кивнул и получил в ответ ослепительные улыбки.
Но я подошёл, конечно, не к ним, а к молодому мужчине, который задумчиво смотрел на багрово-жёлтую вывеску «Голой Правды». Он был одет во всё чёрное — штаны, рубашка, расстёгнутый короткий плащ. Шею мужчина повязал золотистым шёлковым шарфом.
— Шикарно выглядишь, Тянь Джелан, — сказал я.
— У тебя великолепный костюм, — ответил он, не глядя на меня.
— Подарок.
— Цени подруг, которые дарят такое, — сказал Тянь.
— Это не подруга, а партнёр, — ответил я. Дождался, пока Тянь с подозрением посмотрит на меня и добавил: — Деловой партнёр.
— Понял. Ты испортил одежду, прикрывая его, — ответа он явно не ждал. Тянь всегда был умным и не любопытным. Мне кажется, что я ни разу не слышал от него вопроса.
— Ну что, зайдём? — спросил я, выждав минуту.
— Можем умереть, — заметил Тянь.
— Все мы смертны, старый ты пердун, — согласился я.
— А знаешь, ведь и вправду, — кивнул Тянь.
И мы, не говоря больше ни слова, пошли к зданию, где нас хотели убить.
Часть первая
Глава 5
5
Вероника всегда была безбашенная. И смерти не боялась совершенно. Так случается с людьми, глубоко и беззаветно верящими в Бога, или с настрадавшимся по жизни, ну или с теми, кто жизнью пресытился. Но к Веронике всё это никак не относилось. Помню, как она сидела в тот последний вечер — старая, скрюченная артритом, лысая (последствие многолетней борьбы с раком). И про этом хохотала громче всех, подначивала меня и Мишель — самых старых в компании, не выпускала из одной руки сигарету, а из другой бокал. «Наконец-то я могу послать своего доктора в задницу и делать всё, что хочу! Мальчики, девочки, пользуйтесь этим сладостным моментом. Никита, трахни Мишель, а? Я понимаю, тяжело, но у меня есть пачка запрещённых таблеток… Они тебя убьют, конечно, но через неделю, так что это неважно, зато нынешней ночью будешь как огурчик! Давай, погляди, как она на тебя смотрит!»
Мишель выругалась, сказала, что лучше отсосёт у мусса или трахнет саму Веронику. И даже смачно поцеловала её в губы, после чего Вероника развеселилась ещё больше, но заявила, что не в её правилах менять ориентацию — в семьдесят семь лет-то…
И когда в ущелье началась пальба, она оставалась всё такой же маниакально весёлой. Я даже решил, что она налопалась тех самых таблеток, но потом увидел, как она выбрасывает нераскупоренный пузырёк.
А потом, когда нам сделали предложение, от которого мы не сумели отказаться, Вероника согласилась первой. И, насколько я знаю, никогда не жалела. Купила на призовые деньги «Голую правду» и за пару лет превратила заведение в самый модный и популярный секс-клуб — стриптиз, интим, стимуляторы, виртуалка. Всё, что укладывалось в гибкие рамки галактических законов, особенно если немного поднажать, утоптать и растянуть.
В общем, Вероника Бирн была не из тех, кто мог поддаться депрессии или заскучать.
— Ты у неё бываешь? — поинтересовался я, пока мы шли.
— Что ты, я жить хочу, — очень серьёзно ответил Тянь. — Жена никогда не простит.
Я невольно усмехнулся.
— Жить нормальной жизнью, — пояснил Тянь. — Жена уйдёт и заберёт детей, если начну шляться по таким местам. Она очень строгая, из уважаемой семьи.
— Детей? — не понял я.
— Биологически не мои, — сухо сказал Тянь. — Но какая разница. Я их воспитываю. Я их отец.
Мне всегда казалось, что играть в иллюзию нормальной жизни для нас глупо. Но это только моё мнение, у Тяня — другое. Всё, что позволяет нам жить и не сходить с ума, — прекрасно.
— Уверен, что у тебя замечательные дети, — сказал я.
— Две дочери и сын. Потом покажу тебе фото.
Мы подошли к дверям клуба — роскошным, высоким, двустворчатым дверям из красного дерева, покрытого резьбой, изображающей представителей самых разных разумных видов без одежды. Табличка «СЕГОДНЯ КЛУБ ЗАКРЫТ НА СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ» висела на шнурке, закреплённом на самом нескромном из возможных крючков.
— Никак не пойму, почему ей не запретят эти барельефы, — сказал я. — Существует ведь закон о благопристойности.
— В законе говорилось, что запрещены голограммы, картины, скульптуры и барельефы, — объяснил Тянь.
