— Вы свободны пока, — отпустил я егерей, сказав эту фразу по-рецки.
Поглядел на интенданта. Покачал головой и спросил:
— Ваша фамилия будет Шперле?
— Истинно так. Подполковник интендантской службы Йозе Шперле.
— Тогда все правильно. Вас вызывали повесткой. Вы не явились. Поэтому пришлось осуществить привод для беседы. Но привод это еще не арест. А беседа пока не допрос.
Выложил на стол планшет, раскрыл его. Под целлулоидной оболочкой внутри там у меня не карта, а с одной стороны указ о создании чрезвычайной комиссии, с другой — рескрипт о назначении меня королевским комиссаром в нее. Специально так сделал, чтобы не трепать такие важные документы. Ламината тут нет и долго еще не будет.
— Читайте.
Чиновник быстро пробежал глазами оба документа и расплылся в улыбке. Даже глазки довольно заблестели.
— Так бы сразу и сказали, молодой человек, что вы и есть тот самый Кобчик из окружения принца, а то в повестке указан какой-то никому не известный барон, — откинулся интендант на спинку кресла. — Я только одного не понял, что означает фраза «право внесудебной расправы» в рескрипте его величества?
— А то и означает, подполковник, что в условиях военного времени, обнаружив саботаж и пособничество врагу, я имею чрезвычайное право расстрелять саботажников без суда и следствия. На месте. Армия испытывает трудности со снабжением боеприпасами. Если я усмотрю в этом факт саботажа, виновные будут расстреляны незамедлительно перед строем. Дабы другим не было повадно. Время дорого в наступлении, чтобы изводить его на судебные церемонии.
— А как же штрафные роты? — удивленно посмотрел на меня интендант.
— Какие штрафные роты? — в свою очередь удивился я. — Не знаю никаких штрафных рот. Я сам только что с передовой. Нет там никаких штрафных рот. Но вызвал я вас вот по какому делу… От вас требуется справка о движении и обороте вагонов на узловой станции за последние две недели.
— Ну, такое так сразу и не скажешь, господин королевский комиссар. Надо бумаги поднимать. Я же сам вагоны не распределяю. У меня для этого подчиненные есть специально этому обученные.
Подполковник почувствовал себя уверенней «в своей луже», стал вальяжным и несколько покровительственным в тоне.
— Там очень сложная документация для неспециалиста. Если вы позволите, то мы изготовим вам такую справку дня через три.
— Это непозволительно долго, господин подполковник. Вы мне к завтрашнему утру предоставите все копии документов по этому вопросу. Гриф «с подлинным верно». Подписи ваша и исполнителя. Печать.
— А это зачем?
— В дело подшить.
— В какое дело?
— Уголовное. О фактах саботажа на железной дороге в прифронтовой полосе.
— Ах на железной дороге… — облегченно выдохнул интендант. — Нет вопросов. Завтра копии у вас будут. Что еще от нас требуется?
— Объясните мне, зачем вы сначала разгружаете амуницию, а потом снова грузите в вагоны перед отправкой на фронт.
— Очень просто. У нас сейчас два основных фронта. Северный и Южный. Два получателя. Снабжение войск, которые сдерживают окруженные группировки противника, идет с фортов. Номенклатура довольствия одинаковая и часто для обоих адресатов находится в одном вагоне. Вот и приходится сортировать. К тому же на юг идет две ветки железной дороги.
— Непонятно только, зачем эти манипуляции проводить с боеприпасами, которые расходуются вдень вагонами?
— Согласно общей инструкции.
— Инструкцию. Ее копию. Также мне предоставите.
— Но это внутренний документ, господин комиссар. Гриф «Для служебного пользования».
— Вам дать снова почитать указ о создании Чрезвычайной комиссии? Нет? Все дела, которые мы ведем, имеют гриф «Особой государственной важности». Все младшие грифы им поглощаются. Вместе с инструкцией я жду от вас также копии всех руководящих документов, касаемых движения вагонного парка. В том числе и трофейного. И учтите: если вы будете противодействовать комиссии, то мы вас отстраним от дела, а документы нужные просто изымем. С обыском. Только вот последствия для вас будут печальными, так как любое противодействие будет квалифицировано как саботаж. А теперь идите. К утру жду документы на этом столе.
С этим напутствием я его и отпустил.
А вот начальника сортировочной станции мне и приглашать не пришлось. Сам пришел. Воистину скорость стука превышает скорость звука. А я-то совсем забыл о такой должности. Собирался вызывать начальника вокзала. Но он мне популярно пояснил, что вагонами ведает сортировка, а вокзал только пассажирами.
Сам пришел и откровенно сказал, что за военных долбодятлов он отвечать не собирается. Его дело эшелон собрать, паровоз заправить водой, углем, к составу прицепить и отправить по тому направлению, которое укажут. Так было и до войны, и при царской оккупации, так обстоят дела и сейчас. Все вагоны к нему поступают либо уже опломбированные, либо пустые.
В результате наутро я стал богаче на три независимых комплекта копий учетных книг движения вагонов за последние две недели. От интендантства, от ВОСО и от гражданской службы сортировки. И даже беглое сравнение этих документов показало, что хоть у меня и чрезвычайные полномочия, но их мне явно не хватает. А потому после ознакомления с этими заверенными копиями затребовал я от ВОСО литер в Будвиц, который мне охотно предоставили уже через час. Лишь бы с глаз долой.
По документам получалось, что на одной территории находились три совсем разные грузовые станции. Моей соображалки было явно недостаточно. Требовался хороший аналитик, и взять я его мог только в аппарате принца. А толковый консультант по железнодорожному складскому хозяйству служил в воздухоплавательном отряде в чине ефрейтора. Так что мимо Будвица не проехать.
Отбил телеграмму Аршфорту и получил его добро на командировку. В случае чего эта телеграфная лента, свернутая в рулончик, есть мой главный отмазной документ от обвинений в дезертирстве с поля боя.
К полудню в окнах моего салона показались кирпичные трубы столичных заводов. Состав, громыхая колесами на стрелках, ушел на окружную дорогу и с нее втянулся на частную заводскую ветку акционерной коммандиты «Гочкиз».
Вызвал по телефону из дома карету. Охранник ответил, что кареты на месте нет — госпожа уехала за покупками. Выслали коляску с пафосными трофейно-подарочными рысаками.
Дома привел себя в порядок, надел парадную морскую форму со всеми орденами и аксельбантами и двинулся в город на аудиенцию к младшему Бисеру. На коленях в простом свертке синей сахарной бумаги, перевязанном бантиком пеньковой бечевки, я вез бомбу.
