Ознакомительная версия.
Не так уж плохо. Вряд ли ему много лучше жилось в Двенадцатом, когда там никого не осталось. Только что застрелить было некому. А если сильно отощает, уж требухи я ему как-нибудь раздобуду — конечно, если будет принято мое следующее условие.
— Я хочу охотиться. С Гейлом. В лесу, — говорю я, и в зале повисает тишина.
— Мы не станем далеко уходить. Луки у нас свои. А мясо будем отдавать на кухню, — добавляет Гейл.
Быстро продолжаю, прежде чем кто-то скажет «нет»:
— Я... я тут задыхаюсь... Сижу взаперти, как... Мне бы сразу стало лучше, если быя... могла охотиться.
Плутарх излагает свои возражения — всевозможные опасности, риск травмы, дополнительные меры защиты, — но Койн его прерывает.
— Нет. Пусть охотятся. Два часа в день за счет учебных занятий. Радиус — четверть мили. С рациями и маячками на ногах. Что еще?
Бросаю взгляд на листок.
— Гейл. Нужно, чтобы он был со мной.
— В каком смысле? Присутствовал на съемках? Снимался вместе с тобой? Выступил в качестве твоего нового возлюбленного?
Вопрос был задан совершенно по-деловому, без тени язвительности, но я чуть не задохнулась от возмущения.
— Что?!
— Думаю, с любовными отношениями пусть все остается, как есть, — говорит Плутарх. — Зрителям может не понравиться, если Китнисс слишком быстро отвернется от Пита. Тем более что она якобы ждет от него ребенка.
— Согласна. На экране Гейл может изображать соратника. Так подойдет?
Я молча таращусь на Койн. Та нетерпеливо повторяет:
— По этому пункту? Все устраивает?
— Мы можем представить его твоим кузеном, — замечает Фульвия.
— Мы не родственники, — произносим мы с Гейлом одновременно.
— Да, но для выступлений так, пожалуй, действительно лучше, — говорит Плутарх. — Чтобы не было лишних вопросов. В остальное время он может быть кем угодно. Еще условия будут?
Разговор совершенно выбил меня из колеи. Послушать их, выходит, будто мы с Гейлом любовники, на Пита мне наплевать, и вообще все было притворством. Мои щеки пылают. Неужели они всерьез считают, будто я в такой ситуации размышляю, кого лучше выставить своим любовником? Да за кого они меня принимают?! От злости мне даже не надо собираться с духом перед самым большим требованием:
— После войны, если мы победим, я хочу, чтобы Пита помиловали.
Мертвая тишина. Я чувствую, как напрягся Гейл. Наверно, надо было сказать ему раньше, но и не знала, как он отреагирует. Потому что речь идет о Пите.
— Он не должен понести никакого наказания, — продолжаю я. Тут мне приходит в голову еще одна мысль: — То же самое касается других трибутов, Джоанны и Энорабии.
По правде говоря, меня меньше всего волнует судьба Энорабии. Злобная стерва из Второго дистрикта никогда мне не нравилась. Однако не упомянуть ее одну кажется неправильным.
— Нет, — твердо произносит Койн.
— Да, — так же твердо отвечаю я. — Они не виноваты, что вы бросили их на арене. Кто знает, что теперь делает с ними Капитолий?
— Их будут судить вместе с другими военными преступниками. Как с ними поступить, решит трибунал.
— Они будут помилованы! — Я вскакиваю со стула. В моем голосе звенит металл: — Вы лично поручитесь за это перед жителями Тринадцатого дистрикта и беженцами из Двенадцатого. В ближайшее время. Сегодня. Запись выступления будет сохранена для будущих поколений. Отвечать за безопасность трибутов будет правительство и вы, президент Койн, иначе ищите себе другую сойку!
Мои слова надолго повисают в воздухе.
— Вот оно! — слышу я, как Фульвия шепчет Плутарху. — В самую точку. Еще костюм, выстрелы на заднем плане, да дыма подпустить…
— Да, то, что надо, — шепчет Плутарх в ответ.
Я бы, наверное, испепелила их взглядом, но понимаю, что мне нельзя выпускать из поля зрения Койн. Особенно сейчас, когда она взвешивает мои требования и пользу, которую я могу принести.
— Ваше решение, президент? — спрашивает Плутарх. — Может быть, объявить амнистию в виду особых обстоятельств. Этот мальчик... он ведь даже не совершеннолетний.
— Хорошо, — наконец говорит Койн. — Но тебе придется очень постараться.
— Я постараюсь, когда вы сделаете заявление, — заверяю я.
— Объявите, что сегодня во время анализа дня состоится общее собрание по вопросам национальной безопасности, — приказывает она. — Я выступлю с заявлением. Есть еще условия, Китнисс?
Листок у меня в руке превратился в измятый комок. Расправляю его на столе и читаю корявые буквы.
— Только одно. Я убью Сноу.
Впервые за все время на губах президентши появляется подобие улыбки.
— Когда дело дойдет до этого, бросим монетку.
Пожалуй, она права. Не у меня одной есть причины убить Сноу. В этом вопросе я могу положиться на Койн, как на саму себя.
— Идет.
Койн бросает взгляд на руку, потом на часы. Президент тоже живет по расписанию.
— Поручаю ее тебе, Плутарх. — Койн со своей командой выходит из зала, где остаются только Плутарх, Фульвия и мы с Гейлом.
— Отлично, отлично. — Плутарх опирается локтями на стол, трет глаза. — Знаете, чего мне не хватает больше всего? Кофе. Было б хоть чем запить эту овсянку да репу! Неужели я хочу слишком многого?
— Мы не ожидали, что здесь все так строго, — говорит Фульвия, массируя Плутарху плечи. — Даже в высших кругах.
— Хотя бы из-под полы продавался, — продолжает Плутарх. — В Двенадцатом и то был черный рынок, верно?
— Да, Котел, — говорит Гейл. — Мы там торговали.
— Ну вот. Хотя вы такие честные и неподкупные. — Плутарх вздыхает. — Ну да ладно, все войны когда-нибудь кончаются. Хорошо, что вы теперь в нашей команде.
Он протягивает руку, и Фульвия подает ему большой альбом в черном кожаном переплете.
— В целом ты уже имеешь представление, чего мы от тебя хотим, Китнисс. Знаю, решение далось тебе нелегко, но у меня, думаю, есть то, что поможет тебе избавиться от сомнений.
Плутарх пододвигает ко мне альбом. Минуту я смотрю на него с подозрением. Затем любопытство берет верх. Я открываю его и вижу на первой странице — саму себя. Стройную, сильную, в черной форме. Только один человек мог создать такую одежду. За кажущейся простотой — истинное мастерство художника. Стремительный контур шлема, изогнутая линия нагрудника, слегка расширенные рукава... Я снова Сойка. Благодаря ему.
— Цинна, — шепчу я.
— Да. Он заставил меня пообещать, что я не покажу его тебе, пока ты сама не примешь решение. Я едва вытерпел, можешь мне поверить. Ну, давай, листай дальше.
Медленно переворачиваю страницы, внимательно рассматривая каждую деталь. Нательная броня с тщательно подогнанными слоями, замаскированное оружие в ботинках и поясном ремне, специальные защитные пластины в области сердца. На последней странице набросок моей броши и подпись Цинны: «Я по-прежнему ставлю на тебя».
Ознакомительная версия.
