способен переиграть сложившуюся ситуацию в самой основе. То есть, повлиять на изначальные условия. Суть в том, что любое развитие постоянно проходит через точки бифуркаций, то есть раздвоений, когда существуют сопоставимые по вероятности направления дальнейшего потока событий. Угол расхождения между ними сначала невелик, касается частных деталей, и лишь со временем разница становится все более явной. Выбор в точке бифуркации определяется малозначительными изменениями, которые не требуют больших затрат. Если вернуть Землю к последней перед кажущейся необратимостью бифуркации (что самое трудное), есть способ подтолкнуть историю в иное русло. Тогда Карробус может не прилететь вообще. Хотя это и не значит, что он не прилетит никогда. Просто у Земли появится второй шанс. Сумеет ли она им воспользоваться – вопрос. Но надо постараться, бефобастрон не может постоянно пребывать в окрестностях Солнца, зона его ответственности слишком велика. Сначала предстояло найти и обезвредить Карробуса. Потом его ожидали во многих других измерениях и пространствах.
Бефобастрон очень дорожил частицами Основополагающего Хода Изменений, то есть временем. Поэтому его лекция касалась только самого необходимого, второстепенные детали и частности отсекались. И все же он задержался, чтобы ответить на немой, страстно невысказанный вопрос.
– Нет, память землян полностью не очистится, люди имеют право ее сохранить. Удастся это, прежде всего, тем, кто хотя бы смутно осознал причины катастрофы. Однако человеческое сообщество окажется в очень похожем, но все же ином пространственно-временном континууме. В самом начале этот континуум всего на шаг отстоит от нынешнего. Но потом неизбежно последуют дальнейшие шаги, миры продолжат расходиться. А это значит, что многое сложится иначе для каждого члена сообщества, включая место в социальной иерархии и характер отношений с другими личностями. В результате у части людей возникнет огромное желание забыть пережитый ужас, считать его чем-то вроде массового помешательства. Например, под влиянием неопознанного летающего объекта по имени «Аншарх». У других, и таких будет намного больше, появятся религиозные объяснения. Причем, более аргументированные, чем во времена древнего Рима. Хотя и более далекие от действительности. Но таково охранительное свойство психики ранних этапов развития. Оно потом постепенно отмирает.
– Как вас теперь называть? – тихо спросила Алиса.
– Аншархом, – сказал Аншарх. – Этого вполне достаточно.
И впервые улыбнулся. А я понял, что он вполне живой.
Опять десятое января выпало на воскресенье. Но начало дня не предвещало чего-то сверхъестественного. За окном гудел перехватчик. Часы в прихожей пробили половину девятого. Шумела вода в ванной. Только из детской доносились неприятные завывания.
– Послушай, твой сын опять прилип к экрану. Даже не умывался еще.
– Минутку.
Я изучал надпись «абонент временно недоступен». Пытался понять тайный смысл. Не постиг. Но вскоре получил эсэмэску:
«Извини, старик, экстренное совещание. На прием я тебя записал. Просто жди, теперь точно вызовут».
Мой кремлевский приятель обладал правительственным чувством юмора. На дисплее мобильника возник вид Красной площади с мавзолеем пламенного революционера товарища Л. Д. Троцкого. Следовало понимать так, что пребывание в Кремле бесследно ни для кого не проходит. Хотя и не всех там хоронят.
У моего ребенка на компьютере вид был еще более устрашающий. Как раз то, что меньше всего хотелось видеть папе, которому хватало и ночных кошмаров, и вполне реальных воспоминаний. Там, на экране ребенка, вращался внушительных размеров астероид, утыканный кратерами как сыр дырками.
А из динамиков нудило голосом человека с крепко заложенным носом:
– Карробус, карробус, карробус…
На этот звук в комнату пришла Алиса.
– Ох. Выключи, пожалуйста.
Митрий недовольно повернул регулятор. Звук исчез.
– Эй! Вы почему такие отсталые? Это же новая игрушка, просто игрушка. Очень клевая, ее сейчас во всех офисах гоняют. Говорят, даже наша директриса закрывается в кабинете и того… после педсоветов.
– Видимо, она еще молода, ваша директриса.
– Какое там! Ей уже за тридцать.
Мы с Алисой улыбнулись. После разговора с Заступником у нас многое получалось одновременно.
– Ма, прикинь, один космический урод собирается спалить Землю. Поэтому нужно всех пиплоидов срочно упрятать в андеграунд какой-нибудь, типа в шахты. А там газы взрываются.
Алиса поморщилась.
– Господи. Ну что за лексикон.
– Не поможет, – сказал я. – Андеграунд.
– Да ну?
– Точно говорю. Тектоника.
– А, тектоника. Да, страшная вещь. Па, а это правда, что Фобос внутри пустой?
– Вряд ли, – сказал я. – На этот раз.
– Жалко, что в прошлый раз меня вообще не было.
– Не было. Хотя жалеть не стоит.
– А вот Люда Царапченко считает, что Фобос все-таки полый.
– Кто считает?
– Ну, Люда Царапченко. Она отличница. Я ж тебе про нее рассказывал.
– А, Царапа. Она что, и впрямь царапается?
– Если сильно пристают, – сказал Митрий и сильно покраснел.
Я увидел, что Алиса с трудом сдерживает смех.
– А как там вообще на этот раз? – поспешно спросил Митрий.
– Где?
– Да на Марсе.
– Ничего особо интересного. Здоровые мужики в большой песочнице копаются.
– Нет, – сказал Митрий, зевая. – Должна там быть чертовщина, должна. Я сам проверю.
– Если мама разрешит.
– Как это? Я же буду астронавтом.
– Слушай, садись-ка за уроки, астронавт. Проверяльщик.
– Пап, ты с Луны приземлился?
– Ну… можно и так сказать. В определенном смысле. А что такое?
– Каникулы же.
– А. Ну да, ну да. Тогда маме помоги. Хватит торчать за компьютером. Вечером гости будут.
– О! Дядя Ваграм?
– Обязательно. И еще анкл Баб.
– Вау! Ковбой-грохотун?
– Йес.
– Надо овощи порезать, – сказала Алиса.
– Чо? Овощи? А папа у нас для чего?
Никак не могу понять, откуда у нашего московского кролика взялось это сибирское «чо». Мода, чо ли?
– А папа у нас для другого. Он по делам уезжает.
Митрий возмутился.
– Почему это у всех дела, а у меня одни овощи?
– Надоело быть ребенком?
– Мамик! Не то слово!
– Эх, – сказала Алиса. – Поверь, папа с удовольствием резал бы сейчас овощи.
Она сказала сущую правду, но Митрий не поверил. Такое случается с детьми и политиками.
* * *
Как ни меняй историю, большая часть денег упрямо оседает у меньшинства. А это не может не приводить к стихийному недовольству. Автомобильные погромы в Москве необычайно обычайны. Достается всем моделям – от кичливых «Майбахов» до несчастных «Жигулей». Я давно усвоил истину: если дорожишь железным другом, то будь добр, держи его на платной стоянке.
Вот с этим в Первопрестольной полный порядок. Охрану нашей стоянки, например, возглавлял очень симпатичный вояка, подполковник в отставке и бывший астронавт.
– Как вам нынешняя жизнь, Григорий Михайлович? – спросил я.
Астронавт усмехнулся.
– Прошлая была забавнее.
Я перекрестился.
– Свят, свят. Неужто тоскуете?
– Тосковать не положено по уставу. А некоторые вещи вспоминаю даже с удовольствием.
