опечаленный, побрел он к своей полосатой машине. Вдоль полосатых столбиков. Служивый окончательно.
– Эй, – крикнул я. – Иваныч!
– Чего вам на проезжей части?
– Ты вечером свободен?
– Поменялся перекрестным способом.
– Сегодня десятое. Потому что Роберт прилетает. Напоминаю, в общем.
Некумыкин кивнул фуражкой.
– Для того и поменялся. Баб мужик настоящий. Про кобылу врать не станет.
– А при чем тут зять? – спросил Фима.
Я пожал плечами. Разве постигнешь думы человека, способного править патрульным автомобилем? И замечательно, что патрульным автомобилем. По счастью, наш друг Нестор способен править Россией только в очень плохое время. А если он не премьер…
Фима, как всегда, подслушал мысли. После всех передряг эта способность у него удивительно развилась.
– Думаешь, капитан Некумыкин – это хороший знак?
Я еще раз пожал плечами. Хотелось бы верить, конечно. Как всякому нормальному атеисту.
* * *
Дальнейшее путешествие обошлось без посягательств со стороны левоохранительных органов. Почти в расчетное время мы оказались на стоянке перед воротами загородной клиники. К Диме нас проводила Тамара Саратовна, как и договаривались.
Он был в парке. Сидел на щербатой скамейке советских времен, плотно зажмурившись, подставив лицо негреющему зимнему солнышку. Я вспомнил, что когда-то так же жмурился и подставлял лицо солнцу некто господин Крючканов, которого никто больше не видел. Супершпион то ли сгинул в бифуркации, то ли глухо засекретился. Жаль, если сгинул. Очень жаль. Толковый был человек. Даже очень толковый. В ФСБ, оказывается, люди попадаются не только в камерах.
В углу Диминого рта дымилась сигарета. Руки он держал в карманах черного, потертого, давно вышедшего не только из моды, но даже из употребления пальто. Породистое, но постаревшее лицо, было особенно бледным по контрасту с пестрым шарфиком. И все же, выглядел он чуток веселее видавшего виды мертвеца.
– Ну, – сказал я. – Эффект просматривается.
Дима открыл один глаз и ничего не ответил. Фима вздохнул.
– Перестань дуться. Сколько можно?
– Злобные чучелы.
– О. Да он сегодня разговаривает.
– Проваливайте.
– Неприветливо как-то, – заметил Ефим Львович.
Дима скрипнул зубами.
– У меня на мягком месте живого места не осталось. Врачи-убийцы.
– Подвинься мягким местом, – безжалостно сказал я. – Давай-давай.
Иногда меня слушаются. По старой памяти. Дима со стонами переместился на середину скамьи. Мы сели по бокам от него. Сочувственно помолчали.
– Я как-то ее встретил. В метро. На сата-станции Птичьи Горы.
Мы еще раз помолчали. Чтобы не травить душу. Но Дима продолжил:
– Этакая… барыня. Ухо-хоженная. Маникюр, свежая прическа. Парфюм, французятина. У-упакованная… Курточка на «молниях». Кашне ангельской белизны. Очочки с дымчатыми стеклышками. Джинсы в обтяжечку. Ботильоны «Прадо»… с висюльками по бокам. То есть, говоря попо-врачебному, на латеральных поверхностях.
– Послушай, – сказал Фима. – Не трави себя. Ты давно уже не юноша. Ну, не помнит Люба. Но и ты ведь не помнишь, какая она у тебя по счету женщина.
– Вряд ли последняя, – дружески вставил я. – Знаешь, Раушан звонила. Телефон твой спрашивала.
Но Дима гнул свое:
– А вот Ермолая она почему-то помнит.
– Какого Ермолая?
– Да Борисыча.
– А, Большое Возражение, – кивнул Фима, теребя авоську. – И что?
– Что, что… Для меня она так не выряжалась. Петрович, вот ты помнишь, чтобы она в джинсиках бегала?
Я подумал, что и задание у нее теперь, может быть, совсем другое, кто знает. Но сказал совсем не то, о чем подумал. Сказал, что не помню никакого Борисыча. Фима внимательно на меня посмотрел, а я кивнул, – правда, не помню. А Дима протяжно вздохнул.
– Тебе-то что? Тебе можно, бывшая бацбезопасность. Во-володька.
Фима сказал:
– Да все мы что-нибудь забыли. Заварушка получилась нешуточная. Если кто не помнит, протуберанец у нас случился.
Поди, догадайся о мотивах галактического стража. Я подумал, что Любовь Егоровна и Дима, быть может, разлучены вовсе не случайно. Кто знает, кто знает. Ведь в прошлой жизни оба сгинули в одной и той же кузбасской шахте. Возможно, и нынешняя жизнь не сулила им ничего хорошего. Ну, в совместном варианте.
Дима об этом явно не думал. Он с ожесточением выплюнул окурок и погрузился в молчание. Что ж, это было несколько лучше вопросов типа «что она в нем нашла». Я выждал некоторое время. Потом достал из портфеля книгу одного малоизвестного фантаста. С закладкой на нужной странице. И зачитал:
«Мы не знаем, откуда в прошлой жизни прилетела звездная бомба. Если продолжить траекторию в обратном направлении, она упрется в созвездие Гончих Псов. Однако нет никаких гарантий в том, что подарок небес придерживался все время одного курса.
Какие вселенские негодяи его снарядили? Если хотим жить дальше, мы обязаны это знать. И мы узнаем, потому что выжили. Сколько бы ни потребовалось лет и зим, мы это узнаем! Потому что нужно. Потому что не забудем».
– Ну, кто вот все это написал, а потом взял, да и смылся в лопухи?
– Свое дело я сделал, – очень тусклым голосом заявил на это Дима. – Прокукарекал как мог. Теперь дело за ло-лопухами. Отстаньте.
Я подавил вздох. Приходилось признать, что попытка провалилась. Невозможно вернуть к жизни человека, если у него отсутствует интерес к жизни. Этот интерес пробудить не получилось. У меня.
– Жаль, – сказал Фима. – Думал, ты поможешь человечеству еще раз.
– Все врачи – сволочи. И вы не лучше.
– Не будь свиньей. Быть может, мы тебя спасли. Старались, во всяком случае.
– Да? А зачем? Кто просил?
– Послушай, сделай милость, ну не впадай в детские обиды. Не такой уж ты и сумасшедший, честное слово.
Дима скрипнул зубами и промолчал. Я затаил дыхание. Возможно, что назревал облом в умонастроениях, как когда-то выражался наш друг Нестор. Фима это тоже уловил.
– Посмотреть хоть можешь?
– Чего надо-то?
– Да есть одна головоломка, о которую криптографы мира…
– Криптологи.
– Ну, хорошо. Криптологи мира все зубы обломали. Я подумал, что тебе сейчас все равно делать нечего… Дурака же валяешь.
– Мне далеко до вас, хитрые шизофреники. И о чем речь?
Фима не торопился, разжигал аппетит.
– Прямо и не знаю. Мозги у тебя, конечно, неплохие, но ведь поврежденные.
– Кончай спектакль. Чего тянешь? Как ме-медсестра, наполняющая шприц.
– А ты не перенапряжешься? На фоне транквилизаторов?
На лице у Димы появилось нечто, напоминающее скуку.
– Чихал я на ваши транквилизаторы. И не такое переваривал.
Это было правдой. Горькой, как пилюля. Но Фима не унимался.
– А по ночам бродить не станешь? С туманными фарами? Как тогда, на Байконуре?
– Э, на Байконуре у меня предчувствия были отвратительные. Как знаешь, они потом подтвердились. В кемеровской шахте.
– По-моему, заикаться ты стал реже, – простодушно сообщил банкир Левитин.
– Фимка! Хватит дразнить. Я же насквозь тебя вижу, аналитик.
