— Катя! — позвал я. — Быстро принеси бочонок с глиной.
Хмуро покосившись на меня, она ушла к навесу.
— Как я могу помочь? — спросил Кирилл.
— Возьми пустой ящик, набери в него грязи и тащи сюда.
Он вскочил и убежал. Слабые пальцы вцепились в рубаху на плече, потянули. Мы с Алексом переглянулись, и я вновь склонился над Болотником.
— Сколько до берега? — опросил он.
— Недалеко.
— Мгла близко, чую ее. На краю леса. Надо ставить ловушку.
— Ты умираешь, — сказал я.
— Рана… плохая. Но могу выжить. Если угольки… Они делают чудеса. Главное — успеть поставить ловушку, пока… Все готово, надо только прилепить мины…
— Мы могли попасть под гон, — подошедшая Катя опустила на бревна бочонок. — На берегу дохлое зверье. Они бежали через пустошь и попадали в аномалии до того, как те гасли. А теперь тут безопасно, аномалий почти нет, звери ушли дальше. Мы между ними и Мглой.
— Но она вот-вот будет здесь, — сказал я. — И может опять послать вперед такой же импульс, как тогда…
— Нет, — прошептал Болотник. — Она ослабла. Я ощущаю по ее излучению… Мгле нужно время, чтобы собраться с силами.
Подошел Кирилл с ящиком в черных от грязи руках. Когда нагнулся, чтобы поставить его, плот сильно качнулся — наемник упал грудью на ящик и сломал его. Растерянно выругавшись, вскочил.
— Болван! — рявкнула Катя.
Передняя часть плота приподнялась — мы достигли берега. Я крикнул:
— Хохолок!
— Здеся! — Ноги забухали по палубе, и наемник встал над нами с секирой в руках. Грязь облепила его с ног до головы, на черном лице сверкали глаза.
— Хохолок, следопыт ранен. Его могут спасти угольки, артефакты поганок. Видел, которые на берегу были? Сейчас вы с Кириллом и Алексом поднимете его, только осторожно. Очень осторожно!
— Лицом кверху, — прошептал Болотник.
— Что? — Я глянул на него, понял и стал объяснять дальше:
— Несите так, чтобы лицо было кверху, иначе кровь прильет, и эта корка может отвалиться. Поднимайте. Катя, Анчар — вы впереди, вдруг там какие-то звери остались. Нет, стойте! Болотник, где ловушка?
— В ящике, — сказал он. — Ящик от петард, под навесом. Куски лозы смотаны, не запутайте…
— Катя, возьми красный ящик…
— Марат… — прошептал старик, и я склонился над ним.
— Склянка. Где склянка?
Она стояла между бревнами, над горлышком струился белый дымок. Я поднял ее, нашел пробку, закрыл и показал ему.
— Что-то осталось?
— Да. Немного.
— Возьми с собой. Не разбей.
— Хорошо.
Я стал зачерпывать грязь из сломанного ящика и закидывать в бочонок. Катя приволокла петарды, неловко держа ношу одной рукой.
— Лучше я помогу Хохолку, — сказала она, передавая ящик Алексу.
Рыжая, Кирилл и Хохолок осторожно понесли Болотника. Я перемешал грязь и соляную глину в бочонке, прижал его к груди и поспешил следом, на ходу выдернув факел из щели между бревнами.
На пустоши, лежащей между лесом и заливом, осталась лишь пара аномалий, не исчезнувших вместе с остальными. В глубине среди деревьев тускло поблескивало пятно белого света.
Я вонзил факел в землю и присел на корточки, разглядывая уголек, похожий на короткий клык. Раскаленная сердцевина светилась, озаряя кружок обугленной земли.
В десятке шагов от леса мы положили следопыта на землю. Алекс поставил ящик рядом с принесенным мною бочонком.
— Возьмите мины, — прошептал Болотник. — Их пятнадцать. Прилепите к веткам, к стволам. Положите на землю. Растяните, насколько позволит лоза. Там длинные куски. Развесьте их полумесяцем.
— Чиво? — спросил Хохолок.
— Дугой, — пояснил я. — Выгнутой так, чтобы Мгла вошла в нее.
— Катя, Марат — соберите угольки, — продолжал старик. — Дюжину, больше не надо. После трех поганок их должно быть много…
— Вот один. — Я показал на артефакт под ногами. — Что с ними делать?
— Бросайте в бочонок. Снимите свои повязки. Марат, когда наберется полтора десятка, вылей толченый наст из склянки. Угольки охладятся, смесь будет застывать. Надо успеть намазать раны, потом она схватится. Давайте.
Под растущим неподалеку кустом алело пятнышко света, Катя побежала к нему. Хохолок недоуменно сказал:
— Э, погодь… А как их брать-то, они ж горячие?
Рыжая на ходу повернулась, показала доску, отломанную от ящика с минами.
И вдруг упала.
Сказав наемнику: «Ищи угольки», — я бросился к ней. Катя лежала на боку, постанывая, пыталась встать.
— Что? — Я опустился на колени рядом.
— Рука… — просипела она. — Разболелась… еще на плоту, когда подплывали… Теперь совсем плохо.
Я поднял ее и отнес назад. Анчар стоял на том же месте, Кирилл рыскал вокруг, вооружившись обломком доски. Посадив Катю возле следопыта, я побежал обратно к кусту.
Мы нашли четырнадцать угольков, и когда бросили их в бочонок, смесь соляной глины и грязи зашипела. Артефакты просвечивали сквозь нее, похожие на огненный янтарь. Я вылил остатки толченого наста из склянки, от бочонка пошел холодный воздух, угольки начади гаснуть. Палкой я стал мешать вязкую массу, не позволяя ей застыть. Рядом вскрикнула Катя: Хохолок держал ее за плечи, Кирилл срезал лубок с руки.
Анчар, все это время стоявший неподвижно, повернулся и сказал:
— Шум в лесу. Кто-то приближается. Там дальше я вижу слизистый пузырь.
Когда я отбросил палку, Болотник прошептал:
— Рукой. Мажь рукой.
— Поверх этой корки?
— Да. Смесь ее растворит, потом опять схватится. Смотри, чтобы на рану попало несколько угольков.
Содержимое бочонка казалось ледяным, от одного прикосновения к нему пробрала дрожь. На долю следопыта пришлось четыре или пять артефактов; к тому времени, как я закончил, масса на его груди уже застывала, да и та, что находилась в бочонке, стала гуще. Я потряс заиндевевшей кистью, подул на нее и повернулся к Кате. Кирилл с Хохолком растерянно сидели рядом, женщина лежала на спине, зрачки ее закатились — потеряла сознание от боли. Я намазал сломанную руку, использовав четыре уголька, и позвал:
— Анчар!
Разорвав штанину, кое-как стянул с себя ботинок, обделил ступню смесью с тремя угольками, вновь нацепил его, пока мазь не застыла. По ноге пошел сильный холод, мышцы задрожали сами собой… и боль ушла.
— А у меня нет ран, — объявил Алекс, невесело улыбаясь. — Только царапины да синяки, да в колене тянет, а так цел я. Счастливчик, твою мать…
Болотник вдруг сел.
— Тебе нельзя… — начал я, но он вцепился в плечо Алекса и приподнялся.
