В камерах имелась мебель, но сказать, что она стояла там, было бы неверно. Округлые куски мягкой ткани или какого-то пластика парили над полом на высоте полуметра; эти упругие ложа легко выдерживали вес Сийи и лишь слегка прогибались под грузным телом Пал Нилыча. Их можно было передвинуть, но не опустить и не приподнять; любое усилие, направленное по вертикали, делало легкий на вид материал неподъемным грузом. Скиф для интереса прострелил пару этих странных лежаков – или сидений? – из лазера, не добившись никакой реакции – в них появились дырки размером в палец, и больше ничего.
Были в камерах еще бассейны и шестиугольные окна, такие же, как запечатанное Джамалем. Врат обнаружилось немного, три десятка, а вот бассейнов с чистой и теплой водой Скиф насчитал около сотни. Они располагались в самых обширных полостях и выглядели неглубокими, всего метр-полтора; их бортики имели такую же неопределенную и прихотливую форму, как сами камеры.
Шагая вслед за Сарагосой, то хмурившимся, то в недоумении качавшим головой, Скиф размышлял о цели и смысле этой огромной нефритовой конструкции, заброшенной в необозримую и пустую степь. Необозримость и пустота казались ему понятными; сфера сархов, пусть еще не завершенная, была столь велика, что здесь разместились бы миллиарды поселений и миллиарды миллиардов живых существ. Очевидно, пустых и неосвоенных пространств тут имелось больше, чем застроенных и заселенных, и они просто угодили в одно из таких белых – или, если угодно, желтых – пятен. Но каково назначение этого кольца, окруженного колоннадой, прикрытого сверху прозрачным, блестящим на солнце куполом?
Бассейны и ложа наводили на мысль об отдыхе, однако эта мысль вызывала у Скифа некое внутреннее сопротивление. Такая аналогия казалась ему слишком поверхностной; к тому же страж-сегани, называвший это сооружение токадом, говорил о запахе воспоминаний и наслаждении. Каких воспоминаний? Какое наслаждение?
Скиф полагал, что это никак не связано с отдыхом. В конце концов ведь сархи-метаморфы были так не похожи на людей! Они меняли свое обличье, они трансформировали свои тела, будто данная им при рождении плоть состояла из текучей и покорной их воле субстанции, способной преобразовываться в любые формы, человеческие или отличные от человеческих; вероятно, они могли принять очертания зверя или птицы, древесного обрубка или камня, облака или морской волны. И они – по крайней мере до Второго Рождения – не осознавали собственное "я"! Да, отличия были слишком велики, чтоб всерьез думать об этой нефритовой конструкции как о стадионе, цирке или санатории! «Скорей всего, – размышлял Скиф, – сархам вообще не нужен отдых. Ведь мышечная усталость сродни отраве, а существа, чья плоть столь текуча и покорна, наверняка умеют либо полностью утилизировать яды и продукты метаболизма, либо избавляться от них с потрясающей и недостижимой для человека эффективностью. Да, сархи слишком не похожи на людей! Однако, если верить щуплому стражу, не лишены способности наслаждаться… И каковы же их понятия о наслаждении?» Сомнения Скифа разрешились, когда путники, осмотрев множество камер, бассейнов и парящих в воздухе сидений, попали во внутреннюю галерею – широкий кольцевой проход с такими же массивными колоннами, подпиравшими своды на высоте семиэтажного дома. Простенки между колоннами были забраны попеременно нефритовой субстанцией и прозрачным материалом, имевшим вид гигантских хрустальных пластин; эти окна, тянувшиеся на сорок шагов, придавали кольцевому коридору вид аквариума.
Или скорей его преддверия, так как настоящий аквариум располагался в самой середине, под куполом, едва заметным в алых солнечных лучах. Там, в непрозрачных перегородках, сияли шестиугольные врата, а за огромными хрустальными окнами возносились вверх пышные кроны деревьев. Кора их была гладкой, как девичья кожа, гроздья сочных ягод свешивались с ветвей, а широкие листья отливали бледным золотом.
* * *
– Падда! – выкрикнула Сийя, отшатнувшись. – Падда, дерево дурных снов!
Скиф бросил взгляд на побледневшее лицо своей возлюбленной Вероятно, в сердце ее теплилась надежда, что этот мир, с щедрым алым солнцем и беспредельной равниной, заросшей душистыми желтыми травами, не принадлежит ару-интанам; или, быть может, он столь велик, что демоны обитают где-то далеко, на краю света, либо прячутся в своих серых подземельях. Но теперь она убедилась в их неотвратимом и близком присутствии, ибо там, где росли падда, были и демоны. Двеллеры, метаморфы, сархи, Бесформенные! Их присутствие вдруг сделалось почти физически ощутимым, и Скиф невольно нащупал рукоять лазера.
Впрочем, за хрустальными окнами царили тишина и покой. Древесные кроны застыли в полной неподвижности; среди желтых трав, покрывавших землю, не замечалось ни малейшего шевеления; шестиугольные врата, ведущие сквозь тайо, мерцали призрачным изумрудным светом. Кроме них, в прозрачных перегородках имелись и обычные двери, которые надо было откатывать в сторону; подойдя к одной из них, Скиф коснулся гладкой створки, поглядел на шефа и сказал:
– Зря вы беспокоились насчет образцов, Пал Нилыч. Вот, полна лавочка товара! Все есть, и листья, и ветки, и кора – и все бесплатно! Иди и бери! Так как, пойдете? Ножик вам одолжить? – Он наполовину вытянул блестящий клинок катаны.
Сийя тревожно вскрикнула, когда он сделал вид, что отворяет двери, но Сарагоса лишь махнул рукой да пробурчал:
– Шутник, чечако! Сам откроешь, сам туда и пойдешь. Кто у нас специалист по выживанию, э? И кого премудрая мать обласкала? Не меня, а вас с князем! Ну, князь – человек ценный, союзник и гость, так что придется идти тебе, парень. Уснешь, так за ноги вытащим В три прыжка Сийя оказалась у двери и оттолкнула Скифа в сторону.
– Распадись и соединись! – Она вытянула руку в священном кууме. – Клянусь Безмолвными, мой мужчина туда не пойдет!
– Во-первых, – произнес Сарагоса, раскуривая трубку, – я говорил не всерьез. Не одному же князю шутки шутить… – тут Пал Нилыч покосился на Джамаля, прилипшего к прозрачной стене. – А во-вторых, девонька, ты слышала о дисциплине? Скиф не твой мужчина, а мой, потому как я его начальник и воевода! Прикажу – на уши встанет и на ушах за этими падда пойдет!
Сийя упрямо выпятила подбородок, и Скиф подумал, что в гневе она чудо как хороша.
– Будь ты хоть трижды его воеводой, Сар'Агосса, он принадлежит мне! Мне и только мне!
– А почему? – спросил Сарагоса, явно забавляясь.
– Потому что мужчину и женщину соединяют боги, а твоя власть – власть военачальника – от людей! Клянусь Небесным Вихрем, ты уже немолод, а не понимаешь такие простые вещи! Воистину боги не даровали мудрости мужчинам, наделив ею одних женщин. Ты такой же, как наши предки-синдорцы с восточного берега Петляющей реки! Не видишь очевидного, споришь о пустом! Несмышленый кафал!
