её больше не могли узнать.
Голоса шептали со всех сторон.
«Просто…»
«Просто послушай…»
«Просто попробуй…»
«Просто возьми…»
«Просто попроси…»
Ланса села на холодную землю, осмотрела предмет и сосредоточилась, она сама не поняла, как вошла в контакт. Или, как позже до неё дойдёт, предмет сам пожелал войти в контакт с ней.
Луч ударил девушке в грудь, частица творца вырвалась из рук, застыла в воздухе и замерла прямо напротив её тела.
Первое испытание для первого боевого мага началось.
Я очнулся, открыл глаза, всё вокруг было мутным и непонятным. Вдруг в сознании ясно всплыло понимание — я ещё жив. Жив, могу дышать, чувствую боль, лежу в кровати. В кровати, в бесплатном хосписе в чужой стране, куда меня отправили из клиники, в которой…
— Пи… — я прошептал одними губами.
Что эта сука сделала с моей Пи, она обещала присмотреть за птицей, она обещала забрать, но на деле она убила её. Убила у меня на глазах, когда узнала, что денег не будет и меня выпрут из клиники. Задушила, радостно улыбаясь. Как там она сказала?
— Жаль не увижу большую смерть, зато буду наслаждаться маленькой.
Взяла клетку, поднесла ко мне, залезла в неё своей тонкой ручкой и задушила Пи. Она делала это медленно, я слышал, как птица пыталась звать на помощь, я слышал, как её косточки трескались. Я всё слышал, слышал последний хрип, а потом видел пятно её руки в крови. В крови моей птицы.
— Ы-ы-ы-а-а! — взвыл я из последних сил на своей кровати.
— Чего орёшь?! — раздался рядом недовольный вопль. — Закрой пасть, урод, закрой свой рот, закрой-закрой-закрой!
Старческий голос, знакомый, но почему-то на русском. Откуда-то я помнил — он говорил на другом языке, они все тут говорят на другом языке. Я не на родине, я в другой стране, и старика помню — но он говорил не на русском. Как он мог так быстро выучить язык?
— Помоги дед, помоги, надо встать, они убили мою Пи, убили… — зашептал я изо всех сил.
Зрение кажется немного прояснилось, хотя не должно было. Я помнил, что не должно, болезнь развивалась, последняя стадия и зрение уже не должно вернуться. Но оно возвращалось, я что-то начал видеть. Слабость и боль оставались, но я смог подняться на локтях и оглядеться.
Грязная палата, на койках лежат люди, вонь дерьма и мочи повсюду, за нами даже не убирают. Помню, что меня спустили вниз, это, наверное, какой ни будь «минус пятый этаж», чтобы нас не было слышно. И только сейчас я понял — вопли, вокруг стоят вопли. Они почти не прекращаются, всё время кто-то стонет, вопит, что-то требует. А есть те, у кого ещё остались силы и кому это не нравится — они затыкают других, кто издаёт звуки.
— Помоги, старик, да помоги же ты, старый урод! — закричал я, разрывая горло.
Закашлялся, но рядом кто-то оказался, взял и помог подняться с кровати, я огляделся. Да, дерьмо повсюду, воющие люди, решётки, к нам приходят раз в два-три дня и забирают умерших, даже иногда кого-то чистят, иногда моют из шланга. Я посмотрел на старика — темнокожий, тощий, больной, лысый. В своей грязной ночнушке и босяком, он всё время улыбается и ругается. Но он не говорил по-русски, а сейчас заговорил и как чисто.
— Ты же не говорил на моём… — говорю, тяжело дыша.
— Всегда говорил, хороший язык, богатый. — смеётся дед, показывая пасть, в которой не хватает зубов. — Хороший язык, мне нравится!
— Ладно, плевать, мне на выход надо, она убила её, мне надо этих уродов…
Я посмотрел на кровать и увидел, что там верёвки. Я помнил, что меня связали, очень крепко связали, а ещё затолкали в рот что-то. Было тяжело дышать, а потом нос прочистился, и я всё-таки не задохнулся. Это было очень странно, даже следы на руках остались — но сейчас я развязан. Но я помнил, что меня никто не развязывал и я умер. Долго умирал, мне казалось, что долго, но никто меня не развязывал.
— Что тут происходит? — я огляделся ещё раз.
Что-то в голове билось, какая-то мысль — мне срочно нужно что-то вспомнить. Что-то очень важное, непонятное, что-то обо мне. Это всё не правда, это всё сон, дурной сон. Вроде бы это было на самом деле, по-другому, но было, и кончилось уже давно. Словно забытое воспоминание, которое пытаешься вспомнить.
— Так куда идём?! — заорал в ухо дед.
— На выход! — отвечаю ему таким же криком.
— Ах-ха-ха-ха! — он смеётся и тянет меня.
Шагаю босиком, наступаю на что-то мокрое, влажное, иногда мягкое, пачкаюсь, но не смотрю под ноги. Я в такой же грязной ночнушке, и сам весь грязный. Мы идём к одному из выходов, и я вспоминаю — где-то там будет лифт, и вот на нём мне надо наверх. Потом придумаю что-то, мне нужно выбраться из этого ада и придумаю.
— Куда это мы собрались?! — крикнул кто-то от выхода.
Я присмотрелся — здоровый санитар, мускулистый, смуглый с карими и злыми глазами. И улыбка злая, очень злая и недобрая. Он подходит к нам, берёт деда за шиворот, а меня отталкивает. Я упираюсь в стену и держу равновесие, могу стоять.
— А это он меня тащит, вон здоровый какой, дедушку схватил и тащит на выход! — запричитал старик.
Санитар улыбается ещё шире и отпускает смеющегося деда. Я понимаю, что старик знал, что случится, понимаю, что он не хотел помогать, он хотел, чтобы меня наказали. Готовлюсь, и когда в меня летит кулак, изворачиваюсь, ловлю его, переношу вес и кидаю санитара через себя. Всё так, как учила наставница, быстрый приём, отработанный под её руководством.
— Наставница! — вскрикиваю, и понимаю, что вспоминаю.
Я помню, всё помню, я боевой маг, я прохожу испытание, это всё не настоящее, это какой-то морок. Дед был, и санитар был, но никто из них не говорил по-русски. Понимаю, что мне нужно выбраться, это и есть испытание — пройти это всё и выбраться наружу.
Я вспомнил — увидел видение про первого боевого мага, очнулся, и в меня ударил луч из частицы творца, он пронзил меня ровно в сердце. А потом тьма и всё это.
— Какой прыткий… — санитар подходит ближе.
Мы дерёмся, и я понимаю, что он почти не уступает. Пропускаю удар, ещё один, бью сам и уворачиваюсь. Прилетает в ухо, и я падаю, получаю ботинком под рёбра и воплю от боли. Тело наливается тяжестью, меня
