идеально подходили для этого.
Заучивая по ночам немецкие слова, я часто бездумно играл с гирьками. Это хорошо помогало сосредотачиваться. Неожиданным результатом чего и стала подобная весовая способность. Теперь же я, протирая патроны, старался складывать в отдельную кучку те, что почти не отличались весом. Понятно, что в пределах одного знака после запятой. Разнообразя скучное занятие, я не забывал поглядывать на штабс-капитана и унтера стрелков, которые выйдя из-под навеса что-то неспешно обсуждали в сторонке, поминутно указывая в сторону расставленных на стрельбище мишеней.
— Ты чё, паря, ворон считаешь? — дёрнул меня за рукав шинели Гринько, — по кучкам зачем-то разложил патроны. Велено же было только не траченные выбирать.
— Так я и выбирал, только вот эти ещё и весом от основных отобранных отличаются. Поменьше будут. Меня дядька перед охотой учил такие откладывать. Да и вообще, мы сами навеску пороха в патроны завсегда делали. Так надёжней.
— И что, справный охотник дядька твой?
— Был справный. Не чета мне. Из берданки двумя выстрелами секача клал.
— Хм. Любо. А чего «был»?
— Так помер. Замёрз в тайге после Рождества.
— Звиняй, паря. Царствие Небесное, — покачал головой Гринько.
— Так, сотни три насобирали. С лихом. Давай, вот сюды ссыпем, — он подставил небольшой мешок с подвёрнутыми краями, — пошли, будем обоймы набивать.
На набивание ушло ещё четверть часа. На этот раз помогали уже все стрелки.
— Пронькин, ко мне! — фельдфебель заметил, что я маюсь, оказавшись без дела, — бери свой карабин, две обоймы и дуй вон к тому окопу. Пристреливать из него будем. Там и позиция, и тисочки нужные с накладками установлены. Старший унтер-офицер Ложкин! — командир стрелков обернулся на вызов начальника цейхгауза, — выделите рядовому Пронькину кого-нибудь из своих стрелков для помощи в пристрелке. Пусть разъяснит что, да как, а потом присоединится к вам.
— Есть, господин фельдфебель! — Ложкин смерил меня взглядом с ног до головы, пробормотав: «Экий медведюшко ты, Гаврила. И вроде роста не великого. Гринько не подойдёт, помельче будет. Надо твоей комплекции и веса. Анисим! Анисим!!! Ядрить тя за ногу! Помоги молодому пристреляться.»
От группы стрелков отделился мужчина лет тридцати, действительно сравнившийся со мной ростом и шириной плеч.
— Чей карабин-то у тебя паря? — спросил он угрюмо.
— Э-э-э, как это «чей»? Мой, системы Мосина.
— Ясное дело, что Мосина. Ствол завода какого. Новый же. Надоть знать, с чем вошкаться придётся.
— А-а-а… — меня выручил фельдфебель: «Сестрорецкий ствол, братишка. Не сумлевайся. Хорошей выделки. Сам проверял.»
— Ну-ну, — покивал головой Анисим, — топай за мной, земляк.
И мы приступили к пристрелке. Если бы меня предупредили, что Анисим вынет у меня всю душу своими придирками, я бы трижды подумал, идти ли с ним или плюнуть и попросить пристрелять оружие без меня. Но в итоге часа через полтора, когда я вполне уяснил на практике что такое «горячая» и «холодная» пристрелка, определение средней точки попадания и другие премудрости этого процесса при наличии открытого прицела, бинокля, кустарных тисочков, чем был оборудован окоп. Ну и, естественно, мишенями на сто, двести и четыреста метров.
Я терпеливо исполнял всё, что требовал от меня Анисим. Даже чистку ствола, которую за полтора часа мне пришлось проводить шесть раз. После пристрелки стреляли мы, в основном из окопа, с упором на мешок с песком и из положения лёжа. Причём, Анисим, молча понаблюдав, как я стреляю, порекомендовал изготовку «по-эстонски», то есть с правой ногой, согнутой в колене.
В процессе стрельбы мой наставник почти не пользовался словами. Я лишь слышал одобрительное хмыканье и неудовлетворённое сопение, да изредка необидные шлепки заскорузлой ладонью по моему затылку, локтям, пинки по ногам и разок по заднице. Но всё это пользы для, а не глумления над новичком ради.
Мы расстреляли более сотни патронов. Шаровары мои и куртка под шинелью были уже мокры от постоянного напряжения и досады на себя. Но я не сдавался. Не радовало даже то, что моё зрение позволяло резко приближать необходимую точку попадания пули, даже если она находилась на четырёхстах метрах. Полагаю, если бы мы стреляли на большую дистанцию, то и там мне несомненно удалось рассмотреть все детали попадания. Поразительно, но даже при промахах я замечал, куда ударяла пуля. Не то чтобы время замедлялось, но малейшие детали: фонтанчик песка, отлетевший камень, треснувшая веточка, — всегда попадали в поле зрения. Независимо от расстояния. Достаточно было всего лишь сосредоточиться. Я даже пару раз позволил себе с учётом увиденного откорректировать последующие выстрелы. Что привело к успешному попаданию в нужную часть мишени, отозвавшееся со стороны моего наставника одобрительным похлопыванием по плечу.
Лишь однажды Анисим не сдержался и обматерил меня вполголоса. Это случилось, когда я заикнулся с вопросом, почему мы не стреляем на восемьсот и тысячу метров.
— Эх, паря, паря, не стоит лезть в попы, едва начав петь в церковном хоре. У тя чё? Карабин? Во-о-т! Кар-а-б-ин! — по буквам произнёс стрелок, — ты штурмовик, тетеря! Тебе на войне не в окопе большей частью сидеть придётся, да не в штыковую ходить. Твои дистанции сто, двести да четыреста. А ты хочешь и рыбку съесть, и на ёлку влезть. Так, штаны порвёшь, Гаврила. Научись пока в неподвижную мишень на этих дистанциях попадать хотя бы в половине случаев.
— Но вы же, дядько Анисим, ведь научились! — сорвалось у меня от досады.
— Знаешь, что, племянничек. Я те так скажу. Душа в винтовку вселяется лишь тогда, когда её берёт в руки стрелок, и именно от него в первую очередь зависит результат стрельбы.
— Так чего же мы целых полтора часа делали? — резонно спросил я.
— А ты и не понял, Гаврила. Вроде и не дурак. Стрелка из тебя, охотничка томского доморощенного лепить начали! — улыбнулся неожиданно широко Анисим. Так, наверное, мог бы улыбаться чугунный утюг или деревянная колода.
— Ну и как, чего-нибудь получилось? — чувствуя, что краснею, поинтересовался я.
— Поживём — увидим, паря. Ладно, хорош лясы точить. Пойдём, поглядишь, как настоящие стрелки исполняют цели.
Мы выбрались из окопа, предварительно уложив в ящик для сохранности от влаги бинокль, тиски, подстилки и мешочки с песком.
Отряд сибиряков под командованием фельдфебеля к нашему приходу уже начал стрельбу. Вооружённые мосинками с примкнутыми штыками, солдаты выполняли поражение мишеней в положении с колена. Со стороны казалось будто все они заняты неспешным размеренным делом, настолько все их движения были неторопливы, похожи одно на другое. Стреляли не по команде, вразнобой.
К нашему возвращению судя по лежащим на вещмешках отстрелянным обоймам сибиряки успели выпустить по два десятка пуль.
Фельдфебель, старший унтер-офицер и штабс-капитан стояли к нам спинами.
