способность я ещё не проверял.
Ох, мне, чем дальше в лес, тем больше я вешаю на себя второстепенных задач. Скоро из-за увлечённости боевыми качествами об основной цели забуду. Кстати, удивительно, что никто из сибирских стрелков, ни оружейник, ни сам штабс-капитан не являлись анаврами. При этом, я абсолютно уверен, были людьми неординарными.
Мокрый снег с дождём, разгулявшийся к обеду, загнал нас с котелками в палатку связистов. Туда же затащили и ящики, чтобы было на чём сидеть. Устройство палатки почти не отличалось от карантинной. Разве что все койки были заняты. Такой же примитивный очаг, немедленно растопленный сибиряками, начал вскоре согревать палаточное пространство. Сырые шинели для удобства решено было снять на просушку.
Котелки, наполненные пшённой кашей, щедро сдобренной свиными шкварками, издавали умопомрачительный аромат. Вкус сероватого хлеба, выданный каждому солдату изрядным куском, вызывал обильное слюноотделение уже после первого укуса.
В сумраке палатки, едва-едва разгоняемом светом масляной лампы, было уютно. Сибиряки, обойдясь короткой молитвой, дружно перекрестились и заработали ложками. Я поставил два свободных котелка с водой на металлический лист очага, оказавшийся слегка погнутой заслонкой от русской печи с одной обломанной ручкой.
Следовало закреплять зародившуюся солдатскую дружбу с сибиряками. По такому случаю моя тяга к сладкому оказалась как нельзя кстати. Под одобрительные взгляды стрелков я достал из-за пазухи припасённый кулёк с чайной заваркой, сахар и изрядный свёрток медовой пастилы, закупленной ещё в Уфе.
Чай пили чинно, из железных кружек, сберегая каждый глоток, каждую частицу сладости и тепла. Котелки с заваренным чаем уютно устроили на ящике, прикрыв мешковиной. За пологом палатки не утихал ветер, загнавший батальон по норам. В свете фонаря лица стрелков казались угрюмыми, тени на скулах и под глазами делали старше этих, в общем-то, довольно молодых мужчин. Заскорузлые пальцы ловкие и умелых рук стрелков шутя крошили большие куски рафинада.
Взгляд мой скользнул по гимнастёркам стрелков. Почти у каждого были какие-нибудь награды. И если Георгиевские медали и кресты, которых у моего инструктора оказалось целых два, были мне знакомы, то здесь я впервые увидел у некоторых солдат странные знаки: перекрещённые винтовки с лавровым венком и подвешенный снизу то ли медальон, то ли брелок с надписью: «За отличную стрельбу».
— Не будешь филонить, паря, и тебе столько навешают! — хохотнул Гринько, заметив мой интерес и шевелящиеся губы. У этого стрелка таких знака было два: один под другим.
— Постараюсь, — ответил я, за что удостоился одобрительного гогота сибиряков.
Карантинную палатку для инструктажа санитаров и фельдшера Федько я выбрал неспроста. Свободного места здесь было значительно больше, да и полученные в швальне ремённые жгуты и парочку безосновных носилок, что смастерили уже по-нашему с Семёном образцу, тащить, честно говоря, в расположение санитарного отряда штурмового батальона, где не только весь вечер, но и ночь постоянно шныряло бесконечное количество народу, не очень хотелось.
Несмотря на мои сомнения не только санитары отряда, но и сам Федько с живым интересом выслушали мои предложения. В основном рассматриваемые вопросы касались тем сортировки, транспортировки раненых, оценки их состояния. Для многих совершенным откровением стали приёмы первой помощи и сердечно-лёгочной реанимации в том виде, в котором я их преподносил. Да ещё и основные точки отсчёта в оценке состояния раненого. И если аудитория сестёр милосердия была более сдержанной в восприятии по причине, скорее всего, более высокой образованности в медицине, то у солдат сразу возникли сотни вопросов, на которые я, как мог, старался дать пояснения. Подобная заинтересованность невольно увлекла и меня самого. Сомневающимся я демонстрировал все действия поэтапно, показывая на добровольцах и требуя немедленного повторения от солдат, что те с явным удовольствием и делали.
И если, на первый взгляд, задача по обогащению личного состава санитарного отделения оптимальной информацией казалась не особенно трудной, на практике всё оказалось стократ сложнее. Спасал серьёзный подход, природная смётка и упрямство этих, в большинстве своём, крестьян в недавнем своём прошлом. К сожалению, я не успел добраться до батальонной кузни и лишь теоретически описал преимущества проволочных шин в иммобилизации конечностей в полевых условиях, на что Федько мне резонно возразил, мол, что больно мудрёно будет. Для первичной транспортировки хватит обломка доски или ветки.
Рассудил нас, как ни странно, начштаба, резонно заметив, что подходящей деревяшки может и не быть рядом, а лёгкая проволочная шина, которая может компактно переноситься санитаром, всегда выручит на такой случай. Под огнём противника особенно не порыскаешь. А сделать такую из проволоки не слишком сложно, даже используя склёпку или пайку металла.
Подверглись конструктивной критике и безосновные носилки. Мне справедливо было указано, что хоть в узостях да неудобностях окопов они имеют некоторое преимущество, всё же, скажем, при травмах позвоночника или когда требуется более жёсткая фиксация положения тела и конечностей, стандартные носилки имеют преимущество. Опять же, смена носильщиков на длительной дистанции бегом осуществляется ловчее и удобнее, если носилки имеют основу.
Сюрпризом стало единодушное решение устраивать ежедневные тренировки на полигоне с траншейным профилем, где санитары будут перетаскивать солдат батальона, используя и те и другие носилки в самых разных ситуациях. Особенно когда волочить раненого придётся только одному санитару. Контроль за тренировками радостно согласился взять на себя Федько.
По ходу дела стало заметно, что унтер немного оттаял в отношении меня, поняв, видимо, что я не претендую на его лидерство в отряде. Этот прохиндей быстро смекнул, оценив особое отношение ко мне штабс-капитана, что я ему не конкурент, а, скорее всего, птица иного полёта.
А, может, он решил попросту не связываться с таким кадром, так как во время тренировки я ненавязчиво продемонстрировал ему, как спокойно поднимаю и переношу на несколько десятков шагов в каждой руке по рослому санитару, запелёнатому в безосновные носилки, даже не запыхавшись, словно два саквояжа на перроне вокзала.
Практически без моего дополнительного участия весь личный состав санитарного отряда поучаствовал в бурном обсуждении нововведений. Лишь на вопрос о полевом использовании морфия не получил однозначного ответа. Наркотическая зависимость в этом времени пусть и не приобрела катастрофических масштабов, но всё же не была чем-то уж совсем неизвестным. И вверять решение о применении подобного препарата в руки простого санитара просто так никто не соглашался.
Август Карлович пообещал обсудить этот вопрос с чиновниками санитарной и эвакуационной части войск. Вид при этом штабс-капитан и его заместитель имели довольно сконфуженный и унылый. Похоже, нам особо надеяться в этом вопросе было не на что. А жаль, неплохая была идея.
Значительно радовали очень дельные предложения
