Ознакомительная версия.
— Садись, — говорит мама папе. — Сейчас буду на стол накрывать.
Папа прикусывает мамино ухо, она взвизгивает и шлёпает его деревянной ложкой. Папа спешит к столу, в притворном страхе прикрыв голову руками. Мы с Чадой смеёмся.
Наш домик маленький и уютный. Света здесь мало — стены толстые, окна небольшие. Благодаря теплу печи холод пещеры внутрь не проникает, а тёмные углы освещают фонари. Мы держим двух джинтов, сучек, которые спят в ногах моей кровати. Но когда садимся за стол, папа их выгоняет, чтобы не баловались и не воровали еду. Сейчас джинты на охоте, рыщут по ферме в поисках земляных летучих мышей и реклов.
Чада болтает короткими ножками, барабаня по внутренней стороне столешницы. Мамина стряпня пахнет так аппетитно, что ему уже не терпится. Я говорю, чтобы он сидел спокойно, но Чада в ответ показывает мне язык. Потом папа велит ему, чтобы прекратил, и Чада слушается. Злорадно высовываю собственный язык, но папа это замечает и даёт мне подзатыльник.
— Ты же старшая сестра, — говорит он.
Потираю затылок и обиженно надуваю губы.
— Подавай хороший пример.
Вид у Чады самодовольный. Всего на год младше меня, но ещё совсем малыш. Чада больше похож на папу, а я — на маму. Иногда играть с ним было интересно, например в тот раз, когда мы купались в пруду в рощице, дали имена всем рыбкам и сочиняли про них истории. Но когда Чада закатывал истерики, я его терпеть не могла. Из-за любой мелочи поднимал сердитый крик.
Мама раскладывает еду по тарелкам. Папа бросает на Чаду строгий взгляд, чтобы не тянул к ней руки раньше времени. Сегодня у нас поджаренные клубни, большие куски волокнистых грибов, хлеб из спор, тарелка с угрями и хрустящие жуки-стрелочники. Вот мама садится, и мы уже готовы накинуться на еду, но она предостерегающе поднимает палец. Делает вид, будто никак не может удобно устроиться, всё ёрзает на стуле и поправляет волосы, а мы уже такие голодные, что еле сдерживаемся. Наконец, решив, что хватит с нас, мама целует папу в колючую щёку и объявляет:
— Ешьте.
Нас два раза просить не надо. Под конец оборота мы всегда голодные. Ещё бы, бегали, играли, помогали папе и маме — на ферме работы хватает. Вместе с родителями кормим ящериц, собираем их яйца. Присматриваем за нашим маленьким стадом ютов. Спускаемся к речке, проверяем, не попались ли в ловушки крабы, а потом бредём обратно с ведёрками свежей воды.
Наша ферма находилась на отшибе, отсюда всё далеко, и мне не хватало подружек моего возраста. Но жили мы счастливо. У меня не было ни забот, ни огорчений, кроме совсем уж пустяковых, детских. Папа мог справиться с любой бедой. Денег было мало, но больше нам и не требовалось. Жизнь наша была простой, неторопливой, честной.
В конце каждого оборота, чтобы мама могла отдохнуть, папа рассказывал нам с Чадой сказки. Иногда пугал историями про белокожих. По его словам, эти люди с узкими лицами цвета жемчуга забирают непослушных детей. Тогда Чада изо всех сил вцеплялся в меня, а я делала вид, что не боюсь. Папа умел создать пугающую атмосферу, а потом кидался на нас и сгребал в охапку с криком: «Белокожие идут!!!» Мы визжали и смеялись, от страха не оставалось и следа. Потом папа поднимал нас на руки, крепко прижимал к груди и говорил, что белокожие никогда не придут, если мы будем хорошо себя вести.
К сожалению, в этом папа ошибся.
Мы все слышали, как от реки доносятся громкие, тревожные крики джинтов, но насторожили они только Чаду. Никто на его беспокойство внимания не обратил.
— Наверное, рекла заметили, — говорит папа, склонив голову набок и прислушиваясь.
Тут джинты умолкли, сначала одна, потом вторая.
— Видишь? — говорит Чаде папа и возвращается к еде. — Поймали. Хорошо, теперь не доберётся до моих сладких дождевиков.
Сладкие дождевики — папина особая гордость. Если их высушить и растолочь в порошок, получается сахар. Это было наше любимое лакомство. Обычно одного упоминания о сладких дождевиках было достаточно, чтобы отвлечь Чаду, но только не в этот раз. Он вертелся на стуле, нервничал. Чада услышал в криках джинтов предупреждение об опасности, а мы — нет.
— Успокойся, Чада, — говорит мама. — Они просто за реклом гнались.
— Можно пойти посмотреть?
— Сначала доешь.
Чада знает, что спорить бесполезно, и послушно берётся за вилку.
— Жуй как следует, мой хороший, — терпеливо учит мама. — Сначала проглоти один кусочек и только потом берись за следующий.
Папа издаёт невнятное хмыканье и отодвигает стул, ножки с громким скрипом царапают камень.
— Дай-ка проверю.
— Брось ты, — отмахивается мама. — Подумаешь, джинты расшумелись.
Папа встаёт и подходит к окну. Чада внимательно наблюдает за ним. Я же ем как ни в чём не бывало, даже не сомневаясь, что бояться нечего. Поэтому лица папы, когда он увидел, что делается перед домом, я не разглядела. В первый раз почувствовала тревогу, только когда папа отвернулся от окна, посмотрел на маму и очень спокойно произнёс:
— Уводи детей.
Мама вопросов не задаёт. Тут же вскакивает, отодвигает стул Чады и берёт его на руки.
— Идём к чёрному ходу.
— Я ещё не доела! — возмущаюсь я.
— Делай, как сказал папа, — велит мама и протягивает мне руку. Неожиданно она становится очень деловитой, но чувствуется, что мама страшно напугана.
— Что случилось? — требую я объяснений, но послушно шагаю за ней к чёрному ходу. Мамин страх передаётся и мне.
Папа берёт стоящий в углу топор с длинной рукояткой. Он глядит на меня, но глаз его не вижу из-за падающей на лицо тени.
— Белокожие идут, — отвечает папа.
Ни разу в жизни, ни до, ни после, я не была так напугана. До этого всегда думала, что белокожие — просто выдумка. Папины страшные истории не мешали мне время от времени шалить, не боясь, что меня за это заберут. Белокожих просто не может быть. Мне, жившей в спокойном мирке, казалось, что таких страшных существ не бывает в природе.
Оказалось, бывают.
Спешим к чёрному ходу. Дверь ведёт на наш маленький огород. Маме приходится опустить Чаду на пол, чтобы открыть её. Потом мама выталкивает наружу нас обоих. В этот самый момент входная дверь распахивается, и в дом врываются белокожие.
Мне этот момент до сих пор снится в кошмарах. Узкие лица, бледные, холодные, злобные, будто у крыс чи. Пустые, мёртвые глаза. Острые клинки. Белокожие оказались как раз такими, какими я их себе представляла.
Папа взревел и замахнулся топором, целя в грудь одному из врагов. Другой указал на маму и протараторил что-то на режущем слух, пронзительном наречии. Мама не успела выйти, они заметили её возле двери. Но нас эти люди не видели. Она загородила нас собой.
Ознакомительная версия.
