– Из Гейдельберга.
– А я из Мюнхена. Думаю, мы как земляки должны понять друг друга, так что помогите-ка мне поскорее разрешить это недоразумение. Немецким-то вы владеете?
– Если и владел когда-то, то все забыл, – сказал Макс. – Я ведь прибыл из Гомеостата.
– Каких только миров нет вокруг Центрума! – сочувственно кивнул Герхард. – О вашем Гомеостате я уже наслышан. Поэтапная потеря памяти, да-да… Понимаю и сочувствую. Послушайте, старина, расскажите мне все как есть. Окажите мне услугу.
– Я уже рассказывал все как есть вашему коллеге. Даже двум коллегам – сначала в Габахе, затем в Танголе…
– А все-таки расскажите еще раз. И как можно подробнее.
– В чем я обвиняюсь? – сердито спросил Макс.
– Пока ни в чем. Вы задержаны для проверки. Вполне законная процедура. Прежде чем прибыть в Сурган, вам следовало бы ознакомиться с его законами. Если имело место недоразумение, то в ваших и моих интересах поскорее разрешить его. Что скрывать лояльному трудовому мигранту? Скрывают – вернее, пытаются скрывать – правду шпионы, и с ними у нас совсем иной разговор. Видите? – Герхард указал на прикрытый салфеткой медицинский столик на колесиках. – Там лежат инструменты для добывания правды. Даже не хочу вам их показывать. Применение этих средств очень неэстетично, очень шумно, но весьма действенно. Будьте благоразумны, старина, не доводите дело до крайности. Посекретничайте со мной. Поймите, в случае вашего упорного – и глупого – противодействия я буду вынужден предъявить вам обвинение в шпионаже, и тогда с вами поговорят уже по-другому. Вы скажете все. А потом мы передадим то, что останется, в руки пограничников. Они требуют вашей выдачи – наверное, вы им чем-нибудь насолили, а? Заштрихованный круг на запястье они кому попало не ставят. Вы были контрабандистом, и притом злостным. Учтите, с нашей точки зрения, это малый грех, а иногда и совсем не грех. Великий Сурган может позволить себе пойти на конфликт с пограничниками, если дело того стоит. Поймите, дружище, я убежден, что сумею вам помочь. Скрывать истину не в ваших интересах… Или дать вам время подумать?
– Снимите наручники, – сердито сказал Макс.
– Зачем? Говорить вы можете и в них. Не кляп ведь, ха-ха.
– Боитесь?
– Страхуемся. Итак, вы будете говорить?
– Только как свободный со свободным.
– Не осложняйте своего положения. Подумайте еще немного.
Боже, как все это мне надоело, подумал Макс. Найдется ли в этом Центруме хоть одно место, где человека могут оставить в покое?
– Снимите наручники.
Герхард, казалось, задумался. А может быть, просто сдерживался, не желая раньше времени выйти из себя.
– Послушай, дружище Макс, – сказал он, выдержав паузу. – Ты здорово ошибаешься. Не дрейфишь – это хорошо, это славно, уважаю. Только зря все это. Великий Сурган – это то, чему надо служить, а не наоборот. Не становись на его пути. Помоги ему чем можешь, и он не даст тебя в обиду. Знаешь, почему я здесь, а не на Земле? Мог бы вернуться, мог бы… Мне предлагали. Не захотел. На Земле закат, здесь – рассвет. Здесь только самое начало. Расовая теория – вздор; культурологическая – иное дело. Я поставил на культуру и традиции Сургана. За ними будущее. Нация, состоящая из стойких, упорных, сильных, законопослушных и дисциплинированных людей, должна главенствовать хотя бы в этом мире. И она будет главенствовать в нем! Всего несколько лет – и вопрос решится. Борьба! О, она будет жестокой! Клондал, Аламея, Лорея будут разгромлены в скоротечных сражениях, остальные сами приползут к нам на коленях. Центрум оглянуться не успеет, как станет единым под эгидой Великого Сургана. Мы установим более разумный, более справедливый и более простой порядок, чем тот, что был до великой катастрофы. Мы уничтожим бандитов, кочевников и прочий сброд. Умеющие и желающие работать получат работу, прочие исчезнут. Этот мир юн, и мы не позволим ему одряхлеть. Наступит Золотой век. Мы освободим творческие силы. Мы создадим империю, какой еще не видывал этот мир. Ты хотел послужить великому Сургану? Ты уже начал служить – решил одну технологическую задачку. Так послужи ему еще раз – и покончим с этим недоразумением!
– Наручники, – напомнил Макс. И сразу стало ясно: предположение, что Герхард сдерживает себя, не лишено оснований. Дознаватель побагровел и грузно поднялся из-за стола. Нарочито неспешно, натягивая по пути перчатки, подошел к Максу и коротко ударил сбоку в челюсть.
Голова мотнулась, лязгнули зубы, рот наполнился кровью. На мгновение Макс перестал видеть и слышать. А потом тело – наконец-то! – вспомнило давние уроки и зажило своей собственной жизнью.
Кончик башмака Макса угодил Герхарду в пах. Вывернув руки почти как на дыбе, Макс сумел вскочить. Тот, что торчал сзади, отреагировал быстро, но все равно с опозданием. Макс даже не оглянулся на него. Перед ним, за спиной вытаращившего глаза, потерявшего речь, медленно начинающего корчиться Герхарда в четко очерченном круге заструился воздух. И Макс уже знал, что это такое.
Прощайте, недобрые люди, такие медленные люди! Со скованными за спиной руками Макс, согнувшись, рванулся головой вперед. Мешал Герхард, торчащий на пути и медленно разевающий рот в неслышном крике. Макс буквально вбил его в Проход.
Вывалился следом сам – и расхохотался. Все было так, как он и предполагал.
Справа и слева торчали ряды консервных кустов. От сброшенных несколько дней назад лепестков не осталось и следа, а наливающиеся соком плоды уже оттягивали ветви. Будет хороший урожай. Именно здесь, вот у этого куста покойный Теодор совсем недавно предложил Максу экскурсию в иной мир. Предложил человеку, не верящему во множественность миров.
Надо же было быть таким олухом, чтобы не верить!
Гомеостат. Пригород. Консервная плантация.
Герхард наконец завопил дурным голосом и принялся кататься по земле. Молодец. Давно пора. Оставайся жить в Гомеостате, злой неумный человек, умирай еженедельно и возрождайся, как по часам. Главное – меняйся. Для многих людей в этом нет ничего хорошего, но тебе будет полезно.
Обшарить карманы Герхарда оказалось делом мешкотным, а главное, бесполезным – ключа от наручников не нашлось. Наверное, они были у того типа, что торчал сзади. Что ж, проблема решаемая…
Герхард перестал орать, лишь жалобно охал, свернувшись наподобие эмбриона и засунув обе руки себе между ног. Был он потным и бледным. И, наблюдая возвышающегося над ним Макса, он, конечно, решил, что пришел его смертный час.
– Умрешь без меня, – сказал ему Макс, взглянув в глаза, наполненные страхом и безумной надеждой. – Через неделю сам умрешь и сам воскреснешь. А окончательно не умрешь уже никогда. И начальство теперь не взгреет тебя за мой побег. Ты не рад? Радуйся…
