Минхо и Ньют пытались оттащить Томаса от его жертвы, но он продолжал молотить кулаками по воздуху. Ребята волокли его по полу, он вырывался, отбивался от них и орал, чтобы его оставили в покое, не отрывая глаз от Гэлли, тихо лежащего на полу. Ненависть рвалась наружу, к поверженному врагу, словно между ними натянулась невидимая огненная нить и не отпускала его.
А потом вдруг, в одно мгновение, всё прошло. Остались только мысли о Чаке.
Он вырвался из рук Минхо и Ньюта и подбежал к обмякшему, безжизненному телу друга. Схватил его на руки, не обращая внимания на кровь и застывший, мёртвый взгляд мальчика.
— Нет! — вопил Томас. — Нет!
Подошла Тереза и положила руку на его плечо. Он стряхнул её.
— Я обещал ему! — вопил он и сам замечал, как в его голосе появилось что-то ненормальное, граничащее с сумасшествием. — Я обещал спасти его, вернуть домой! Я обещал!
Тереза ничего не говорила, лишь кивала, не отрывая глаз от пола.
Томас прижал Чака к груди так тесно, на сколько хватало сил — словно это объятие могло вернуть другу жизнь. А может, так он выражал свою благодарность за спасение, за то, что тот предложил ему свою дружбу тогда, когда больше никто этого не сделал.
Томас кричал и плакал. Плакал так, как никогда раньше не плакал. Плакал так, будто калёным железом рвали открытую рану, и под гулкими сводами зала разносились его неистовые, хриплые рыдания.
Наконец, он затих и упрятал скорбь глубоко в сердце. Там, в Приюте, Чак стал для него чем-то вроде путеводной звезды, знаком того, что всё ещё может вернуться на круги своя: они будут спать в настоящих постелях, есть яичницу с беконом на завтрак, ходить в настоящую школу, получать поцелуй на ночь... Будут счастливы.
И вот Чака не стало. Его мёртвое тело, которое Томас по-прежнему прижимал к себе, стало теперь символом того, что мечты о прекрасном будущем так и останутся мечтами и жизнь никогда не вернётся в нормальное русло. Даже после побега из Лабиринта их ждёт только скорбь.
Его отрывочные воспоминания не давали полной картины, но ничего хорошего от жизни ждать не приходилось.
Томас постарался взять себя в руки. Так нужно ради Терезы, ради Ньюта и Минхо. Какая бы тьма ни ожидала их впереди, они пройдут сквозь неё вместе, и это было всё, что имело какое-либо значение.
Он выпустил тело Чака из рук, стараясь не смотреть на почерневшую от крови футболку мальчика, смахнул слёзы, потёр глаза. Наверно, он должен был стыдиться своего поведения, но не стыдился. Наконец, он вскинул взгляд и встретил ответный взор огромных синих глаз Терезы, полный невыразимой грусти — и из-за Чака, и из-за него самого, в этом он был уверен.
Она наклонилась, взяла его руку в свою и помогла подняться; однако когда он уже был на ногах, она так и не отпустила его ладонь, а он не стал высвобождать её, наоборот, сильнее сжал пальцы девушки, стараясь этим жестом выразить все обуревавшие его чувства. Все остальные хранили молчание и только тупо смотрели на труп Чака — как бывает при болевом шоке, когда уже больше не чувствуешь боли. Гэлли, который лежал тихо, но был жив и дышал, никто не удостоил и взглядом.
Тишину нарушила женщина из ПОРОКа.
— Что бы ни происходило, у всего есть своя цель, — мягко прозвучал её голос. — Вы должны это понять.
Томас воззрился на неё, вложив в свой взгляд всю кипевшую в нём ненависть. Но с места не двинулся.
Тереза положила другую руку ему на плечо. «И что теперь?» — мысленно спросила она.
«Не знаю, — так же ответил он. — Не могу...»
Но ему не дали закончить фразу: по ту сторону двери, через которую вошли женщина и Гэлли, раздались крики и послышался шум борьбы. Женщина явно перепугалась — кровь отлила от её щёк, когда она повернулась ко входу. Томас проследил за её взглядом.
В зал ворвалась группа мужчин и женщин, одетых в грязные джинсы и насквозь промокшие куртки. Они вопили и кричали, потрясая оружием. Понять, что они пытались сказать, было невозможно. Оружие — винтовки и пистолеты — выглядели... странно, архаично, словно из антикварной лавки. Чуть ли не как забытые в лесу игрушки, подобранные следующим поколением детей, решивших поиграть в войнушку.
Томас потерянно смотрел, как двое из новоприбывших сбили женщину из ПОРОКа с ног. Затем один из них вытащил свой пистолет, прицелился...
«Не может быть, — сказал себе Томас. — Не...»
Прогремели выстрелы, сверкнули вспышки, пули ударили в тело женщины, превратив его в кровавое месиво. Она была мертва.
Томас отскочил на несколько шагов назад и чуть не полетел на пол, споткнувшись.
Мужчина подошёл к приютелям, в то время как другие члены группы окружили их и принялись палить по окнам, в которых сидели наблюдатели. Посыпалось разбитое стекло, послышались крики, брызнула кровь... Томас отвернулся и сосредоточил внимание на мужчине, подошедшем к ребятам. У него были тёмные волосы и молодое лицо, однако глаза окружало множество морщин, словно каждый день своей жизни он проводил в постоянных заботах о выживании.
— Нет времени на объяснения, — сказал мужчина голосом таким же напряжённым, как и лицо. — Следуйте за мной и бегите так, словно от этого зависит ваша жизнь. Потому что так оно и есть.
Он махнул своим товарищам, повернулся и выбежал через стеклянную дверь, выставив перед собой пистолет. В зале по-прежнему грохотали выстрелы и раздавались предсмертные крики, но Томас игнорировал их и последовал инструкциям неизвестного.
— Вперёд! — крикнул сзади один из спасателей — так их мысленно называл Томас.
После краткого колебания приютели послушались и рванулись к двери, чуть ли не наступая друг другу на ноги. Всем хотелось убраться от гриверов и от Лабиринта как можно скорее и как можно дальше. Томас об руку с Терезой бежали вместе со всеми, замыкая группу. Тело Чака пришлось оставить на произвол судьбы.
Томас не испытывал никаких чувств — он полностью отупел. Сначала длинный коридор, потом тускло освещённый туннель. Вверх по винтовой лестнице. Кругом было темно и пахло озоном. Другой коридор. Опять вверх по лестнице. Ещё и ещё коридоры. Томас хотел бы скорбеть о Чаке, радоваться побегу и тому, что Тереза была рядом, но слишком много ему пришлось сегодня пережить. Осталась лишь пустота. И он продолжал бежать.
Часть спасателей возглавляла группу и вела её вперёд, а те, что были сзади, кричали что-то подбадривающее.
Они добрались до других стеклянных дверей и выскочили из них под проливной дождь, падающий с чёрного неба. Не видно было ни зги, кроме тусклых проблесков водяных струй.
