Тут же запершило в горле, руки, одежда и обувь покрылись цепкой черной пылью. Черные разводы проступили под глазами, тянулись вниз к подбородку. Бинт, скрывающий лицо Веллера, мигом посерел. Навязчивая вонь, смесь помоев, сгоревшего угля и какой-то незнакомой химии преследовала повсюду.
— Отвратное место! — резюмировал Анджей. — Пресвятой Конрад, ну почему я покинул родину?! Жил бы себе, механизмы починял — надо же так вляпаться!..
— Тише ты! — Марко хищно оглянулся вокруг, ощерился, как дикий зверь. Рука бережно гладила упрятанную до поры до времени «кобру». — Здесь теократов не очень любят, как, собственно, и всех остальных.
— Все, молчок! — пообещал поляк, но затем уже тише прошипел: — Проклятое место… прости Господи!
Стремительно вечерело. Постепенно Штормштадт стал наполняться огнями. Да только куда ему до сверкающего Клейдена! По привычке горожане зажигали многочисленные лампы и светильники, мощные прожекторы били в чернеющее небо световыми столбами. Только свет был какой-то мутный, приглушенный: линзы, зеркала и стекла покрылись тончайшим слоем пыли и рассеивали часть света, так что складывалось ощущение, что город погрузился в светящееся облако, марево сияния, окутывающее его от массивных фундаментов и до коньков крыш и флюгеров.
Усталые и черные от угля люди медленно брели домой, искоса поглядывая на относительно чистых чужаков. То и дело наемники ловили на себе и своем снаряжении жадные сальные взгляды — сандоминиканские мундиры явно выглядели побогаче тех лохмотьев, что были в ходу на улицах Штормштадта. Нашивки и опознавательные кресты были предусмотрительно спороты, колоратки смяты и выброшены вон.
О топливе приходилось думать лишь на следующее утро: сейчас бы ночлег какой-нибудь найти! Только раз им попалась подсвеченная светодиодами вывеска, гласившая, что в здании сдаются «меблированные комнаты под патронажем фон Штока». А чуть ниже надпись клятвенно убеждала, что «сервис и качество не оставят никого равнодушным».
— Это в каком смысле? — хмыкнул скептически Марко, прочитав надпись. — А, братец?
— Да какая разница, главное, что никто не уйдет равнодушным — хе-хе!
Марко с плохо скрытым удовлетворением посмотрел на брата: исправляется! Неужели вернется прежний Веллер?
Явившийся на трель настольного звонка некий господин фон Шток (а может и его доверенное лицо) представлял из себя щуплого человечка, невероятно худого и мелкого — просто настоящий карлик! Большая, лысая, блестящая, словно покрытая лаком голова мерно покачивалась, будто Шток постоянно в чем-то соглашался в разговоре с незримым собеседником. Широкий жабий рот при этом едва шевелился, доносилось едва различимое бормотание.
— Комната найдется? — Марко уверенно улыбнулся, с ленцой облокотился на мебельную стойку.
— Сальдо положительное… двести тридцать… А, что? Комната? — Карлик со скептическим видом оглядел собравшихся в фойе. — А деньги-то у вас есть… господа?
Говорил он, в противоположность своему бормотанию, уверенно, твердо чеканя каждое слово.
— Обижаете… э-э…
— Шток. Фон Шток. Читать умеешь?
— Получше некоторых! — теперь уже и Веллер привалился к мебельной стойке, пронзая взором черных глаз, выглядывающих из-под бинтов. Было в них что-то жуткое, словно два пистолета уперлись дулами в высокий морщинистый лоб. — И деньги у нас есть? Сколько за комнату на четверых?
— Десять серебра.
— А не много ли просишь за такую халупу?
Шток равнодушно пожал узкими плечами.
— Лучше не найдете, а не нравится — ищите еще где-нибудь.
— Ладно, уговорил! — Веллер со злостью сплюнул на пол. — Сандоминиканскими талерами принимаешь?
— Сейчас с валютой Теократии бывают заминки — редко, кто хочет иметь с нею дело…
— Плачу по двойному курсу! По рукам?
Карлик помялся по виду, но глазки-то загорелись алчным огнем: где он еще столько денег за раз найдет? Штормштадт слыл городком небогатым…
— По рукам! — мокро хлопнули ладоши. Марко отсчитал несколько мятых бумажных купюр добытых на честной ставке в «молельне». Шток их тщательно пересчитал, проверил на свет наличие водяных знаков. Удовлетворенно хмыкнул.
Деньги исчезли куда-то под стойкой, а взамен на потертое дерево лег ключ, здоровенный, резной — таким и голову пришибить можно.
— Добро пожаловать, господа!
Из соседей имелись шумная компания, галдящая за тонкой стенкой, и тихий старик, шаркающий разношенными туфлями и по неясной надобности надолго застывающий на месте. Его-то и встретили в замшелом полутемном коридоре. Старик, сгорбившись и посапывая огромным пористым носом, стоял на месте, таращил в пространство пустые водянистые глаза. В правой руке его дрожала керосиновая лампа. Спустя пять минут, когда в коридоре никого уже не было, он вздрогнул и прошамкал в свою комнату.
Из мебели в комнате было четыре лежака из худых и рваных матрасов, наверняка полных клопов, покосившийся платяной шкаф, одну из ножек которого заменяла пачка старых заплесневевших книжек, и пара тумбочек, чьи внутренности облюбовала колония упитанных рыжих тараканов, здоровенных и наглых.
Из удобств — унитаз с отбитым ободком, жестяная раковина, кран с заевшим вентилем и гудящими на различный лад трубами.
Марко раздавил меж пальцами шустрого таракана, сбежавшего по брючине, обтер руку, хмыкнул:
— Не «Принцепс», но сойдет.
И уже через пару минут лежаки были распределены между гостями, приведены в более-менее божеский вид.
Анджей без предисловий повалился на свое место, и уже через пару секунд провалился в здоровый сон, не отягощенный терзаниями совести. Войцех встал в уголок на колени и начал шептать молитву. Марко поменял бинты у брата. Раны уже подживали — слава всем святым, но никакая зараза не прицепилась. Сквозь отшелушевающуюся корку уже проступала молодая розовая кожа. «Главное, чтоб и голова подлечивалась, иначе…» — Что «иначе», Марко думать не хотелось.
Когда наконец-то захрапел и Войцех, Марко сел на лежаке, легонько толкнул брата в плечо.
— Не спишь?
— Уже нет. — Веллер повернулся на другой бок. В темноте его глаза загадочно сверкали.
— Что делать-то будем?
— Лично сейчас я хочу спать…
— Да я вообще имею в виду! Знаешь, такое ощущение, что эта проклятая бумажка жжет меня! Так и хочется сбагрить ее кому-нибудь…
— Мы не можем все так просто бросить! — тихо сказал Веллер. — Слишком далеко зашли…
— Вот я и говорю: сбагрим бумажку Груберу и рванем отсюда! Хоть куда. Можно на юг, можно и в Бургундию. Да хоть в Сан-Эспаньол! Но только ноги моей больше не будет в Теократии — катись она в ад!
