Чужая история, рассказанная родным Светиным голосом, прерывается. В трубке, которая так и болтается на проводе, что-то громко клацает, визгливая телефонистка немедленно заполняет эфир убийственным фальцетом:
– Але, абонент! Слышите меня? Але?
Иван торопливо хватает трубку, с силой прижимает к уху:
– Слышу!
– Разговор продлевать будете?
– Конечно-конечно! – Извлеченные на свет две копейки тут же исчезают в монетоприемнике.
– Хорошо, соединяю. Ожидайте.
Ожидание тянется бесконечно. Всегда быстрая стрелка секундная замедляет свой ход, равняясь на часовую – толстую и неуклюжую.
– Света, Светик…
Мальгин шепчет в микрофон, кричит, молит. Светик…
Что-то происходит, вселенная оживает в бездушных проводах. Щелчок, надсадный хрип-треск помех, наконец – голос. Его, Ивана Мальгина, голос.
* * *
Пульсация. Вспышка, мгновенное озарение, страшное напряжение – отчаянное, до страшной боли – и пустота.
Я не помню ее – эту ускользающую пустоту, двигаюсь от вспышки к вспышке, исчезая в их промежутке и возникая из ниоткуда в точке наивысшего напряжения. Пульсация.
Словно отчаянный ныряльщик, раз за разом бросаюсь в гибельную пучину, где нет ничего, кроме тьмы, и выныриваю обратно лишь на короткий миг, чтобы через секунду устремиться в самый низ…
Иногда кажется, что меня больше нет, реальны лишь вспышки, следующие одна за другой. Воспоминания из прошлого, кажущегося таким давним и уже почти выдуманным.
Я ищу Ее среди толпы, среди извивающихся в странном танце тел. Механический ритм, порожденный электричеством, гипнотизирует людей и подчиняет себе, сводит с ума. Но он не властен надо мной – его жестокая магия бессильна, ведь я ищу Ее.
Мерцание светомузыки, вгоняющее других в транс, лишь раздражает мои усталые глаза, высматривающие среди множества – единственную.
Внезапно цвета уходят – умирают в бешеных лучах набирающего адские обороты стробоскопа. И тогда приходит страх.
Пульсация. Свет выхватывает из темноты застывшие фигуры, тут же сменяется черной, непроницаемой тьмой и вдруг взрывается вспышкой злого, ядовитого сияния. Люди, лишенные лиц, всё так же недвижимы, но их тела принимают новые и новые позы, живя от вспышки к вспышке.
На тот короткий миг, когда злой, колючий свет выхватывает танцующих – они замирают, подобно статуям, навсегда плененным несокрушимым камнем. Но стоит окружающему пространству погрузиться во тьму – еще более короткую и зыбкую, чем свет, – всё приходит в движение. Укрывшись покровом черноты, тела, словно бы отделенные от сознания их владельцев, совершают невозможные для человека молниеносные па, чтобы при следующей вспышке снова оказаться древними монолитами. Мертвыми истуканами.
Я не могу отвести взгляда от сумасшедшего, но столь реального «мультфильма», созданного спятившим аниматором-диджеем и безумствующим стробоскопом. Если долго смотреть, то можно самому потерять разум, и тогда твое тело подчинится воле драм-машины, начнет совершать во мраке исполненные черной магии пассы, укрываясь от света мнимой недвижи́мостью. Но я ищу Ее… ищу и не нахожу. Пульсация…
* * *
Историю Юли рассказывает Светик, историю Володи – он, Ванька Мальгин. Всё просто. Кроме того, что Светик убита, а он – обычный дозорный со свердловской станции Ботаническая, а ныне узник/гость/пациент Пояса Щорса, – никогда не слышал этой истории и никогда ее не записывал. У Щорсы странное чувство юмора…
* * *
Четко очерченный круг рассеялся, свет будто провалился внутрь станции, как пробка в бутылочное горлышко, Юлия остановилась перед входом на Геологическую. И сразу ощутила усталость. До сих пор она не давала себе отдыха, а сил почти не оставалось. Но здесь стоять нельзя: незакрывшиеся гермоворота превратили станцию в пустыню, радиационный фон явно повышен, не говоря уж о пыли, которую приносило ветром с поверхности. Девушка надела респиратор, с запозданием подумав о том, что нужно было сделать это еще на подходе к станции, но, убегая от собственного страха темноты, она потеряла счет времени и расстоянию, позабыв, что ее путешествие имеет какую-то цель и в пространстве: просто эти рельсы были единственным путем к Володе. О том, что туннель не бесконечен, Юлия совершенно забыла. А ведь на Площади еще помнила, намечая какие-то промежуточные точки: загрязненная и нежилая Геологическая, Бажовская, где можно будет что-то разузнать о караване.
Луч света скользил по стенам станции. Юлия оглядывалась, но не от любопытства, темнота – владения невидимок, можно пройти мимо кого-то и не заметить. Совершенно мертвый мир, необитаемый остров, на котором нет пищи и воды, а только камни. Есть ли еще в метро места, где люди просто живут? Сейчас, после погруженной в отчаяние Площади 1905 года и Геологической, напоминающей обратную сторону Луны, с трудом верилось в это. Туннель в сравнении с высоким сводом станции показался тесным, и Юлия непроизвольно наклонила голову. Свет фонаря заставил темноту отступить, страх постепенно уходил, ведь там, где заканчивается этот туннель, живут люди. Они видели караван, они видели Владимира. А вдруг он еще там? Или в этот самый момент уже возвращается домой! Теперь она чувствовала себя увереннее, острая боль отступала. Делать хоть что-то, даже просто идти, оказалось намного легче, чем ждать, изводя себя воображаемыми ужасами. К тому же, когда пыльная платформа останется далеко позади, можно будет снять надоевший респиратор. А вот надежда на то, что она скоро увидит караван, идущий ей навстречу, совсем пропала… Придется проделать весь путь до конца, пройти его вслед за Володей. Испытать то же, что и он. Эта мысль вызвала первую слабую улыбку за трое суток. Только не ждать. Не плакать, не отчаиваться. Представить, что Володя прошел здесь недавно. Его лицо задумчивое, хотя в туннелях надо соблюдать осторожность, он смотрит прямо перед собой, но видит совсем не то, что находится перед глазами. Так ей представлялось… А как было на самом деле? Юлия никогда не спрашивала об этом. Почему? Она обязательно спросит, когда встретит Владимира. На Бажовской или Чкаловской, где угодно, только бы найти! Впереди не было ничего, кроме тьмы, но каждый шаг приближал к цели.
Пульсация. Я вижу двух караванщиков, вцепившихся друг другу в горло. Их яростные, горящие неземным огнем взгляды прикованы друг к другу. Миг – и все растаяло. Пульсация.
Я не знаю, где правда, где ложь, память подсовывает невозможные сюжеты и распадается на сотни мелких, беспомощных осколков, которые могут ранить, если вовремя не убраться с дороги, ведущей в тысячи направлений, но всегда приводящей в одно только Прошлое.
