Но он есть, он сам, настоящий. Он и сделает все сам. Шаг за шагом. Сам.
* * *
Страшно болела спина. Денис попробовал повернуться и заорал от боли. Чья-то рука коснулась его лба, и ученик услышал сбивчивое бормотание Воронцова:
— Тихо. Тихо ты, сынок, лежи, лежи, я сейчас все сам, я тебя вытащу, ты лежи только.
— Я в порядке, — сказал Денис, — Я сейчас встану!
И потерял сознание.
Воронцов осмотрел парня. Кости, кажется, целы. Вообще мальчишке крупно повезло.
Подошла Зеркальце в изодранном, перемазанном комбинезоне.
— У тебя машина? — спросил Влад, — Его в больницу надо, срочно.
Ящик с Колокольцами был рядом, но Зеркальце смотрела не туда, а на лежащего без сознания Дениса.
— Ты все же сволочь, Влад, — выдохнула она, — Потащить сюда ученика, необстрелянного, толком не обученного!
— Он воин, — огрызнулся Владислав, — ты была немногим старше, когда попала в отряд! Забирай свои безделушки и помоги мне доставить парня в город. Ну же!
Елена мрачно глянула на него сверху вниз.
— Я одному рада, Воронцов, — хрипло проговорила она. — Очень рада. Очень хорошо, что у тебя нет детей. Очень хорошо.
Она отвернулась, коснулась кончиками пальцев левого Колокольца.
— Кажется, — сказала Зеркальце, — они мертвы.
— Ты разочарована?
— Иди к черту, — лениво отозвалась Елена, закрывая ящик, — Давай тащи его. Машина меня ждет. Не теряй времени.
* * *
Женя молча смотрела в потолок. Густеющие сумерки окрасили комнату в лиловые тона, лепное лицо женщины, раскинувшей по потолку волосы, казалось почти живым.
После обморока там, в университетском коридоре, Зарецкие ее буквально похитили. Им повезло, вся семья оказалась жива-здорова. Роберт, муж Марины, избежал гибели просто чудом, отказавшись идти с коллегами пить кофе в небольшую кофейню, от которой нынче остались только руины. У Полинки болело горло, и няня сегодня не повела ее на бульвар.
Женя отлеживалась на мягком диване в гостиной Зарецких и мрачно размышляла о том, что сейчас придется возвращаться домой. Побег не удался. Записку наверняка нашли, мама уже на ушах стоит… Господи, ну что ее в этот музей-то понесло!
Повернулся выключатель. Женя зажмурилась.
— Идем пить чай, — сказала Марина.
Чай оказался на диво ароматным, пирог вкусным. Женя пила мелкими глотками, пытаясь как можно дольше растягивать последние мгновения свободы.
Оцепление сняли. Ничто не держало ее теперь в этом квартале. Сейчас чаепитие закончится, придется попрощаться и отправиться домой…
— Что вы думаете делать дальше? — спросил Аркадий Семенович.
— Я… — Женя растерялась, — Не знаю.
Она сжала руку в кулак и горько упрекнула себя за болтливость. Марине удалось вытянуть у гостьи, почему та сбежала из школы и куда направлялась. Теперь Жене было стыдно и неловко. Но Аркадий Семенович и не думал ее упрекать.
Марина собрала посуду и ушла на кухню. Роберт подхватил Полинку и увел играть.
— Давайте поговорим, — предложил Зарецкий, — домой, как я понимаю, вы идти не собираетесь.
— У меня выбора нет, — буркнула Женя.
— Голубушка, — вздохнул Аркадий Семенович, — я понимаю, почему вы отказались от госпитализации, когда вам предлагали это днем. Клиника переполнена, вы не ранены, а лишь слегка контужены. К тому же у вас имелись срочные дела. Но теперь-то ничто не мешает. Оцепление сняли, людей развезли но разным больницам. Мест достаточно, вы никого не вытесните в коридор.
— Но…
— Поверьте, медицинская помощь вам не помешает, — продолжал Аркадий Семенович, — а из вашей ситуации это вообще лучший выход.
— Вещи я собрала, — подключилась к разговору вошедшая Марина, — а что-то у тебя и так с собой есть.
— Я зубную щетку купить не успела, — Женя понимала, что говорит ерунду, уши у нее так и пылали, но она была несказанно благодарна этой семье. Аркадий Семенович прав, это лучший выход. Больница. А там и папа вернется, и можно будет что-то решать…
* * *
Время ужина уже прошло. Хмурая нянечка сообщила об этом с таким видом, будто Женя обещала быть на званом обеде, но опоздала.
— Иди, я тебе кипятка налью! — скомандовала она.
Чаю не хотелось, после божественного напитка, которым ее угостили Зарецкие, больничная бурда совсем не вдохновляла. Но ссориться с нянечкой она желала еще меньше, поэтому послушно проследовала за ней по коридору.
Возле окна в коридоре стоял человек в казенном больничном халате. Женя чуть не прошла мимо, но тут он повернулся…
Бледный.
Синяки под глазами…
— Живой! — закричала Женя, нисколько не стесняясь своего оглушительного — в больничной-то тишине! — крика.
Нянечка открыла было рот, собираясь высказать все и про вопли после отбоя, и про потерявшую стыд молодежь, но промолчала. В конце концов, когда ее одноклассник вернулся после похоронки, она вела себя ничуть не лучше.
Молча развернувшись, нянечка ушла, прикрыв за собой дверь на лестницу.
Трансильванец нервничал.
Чувство было непривычным, а все непривычное Трансильванец не любил. Лифт остановился, двери бесшумно раздвинулись, он, как всегда, дождался окончания проверки, которая сегодня длилась чуть дольше обычного, и пошел по коридору.
Старец ждал его, сидя за столом.
Лицо терялось в тенях, лампа была выключена, и все в кабинете казалось размытым, словно находилось не в фокусе. Трансильванец прислушался к своим ощущениям — какой-то едва слышный отзвук воспоминания проскочил на границе сознания, но тут же исчез, поскольку Старец заговорил.
— Итак, операция закончилась. Артефакт у вас.
— Так точно, — Начальник спецгруппы кивнул, решив отвечать как можно более коротко и сжато.
— Однако, насколько я понимаю, Логвинова успела лишь в последний момент, и если бы не вмешательство Воронцова и его ученика, как его… Сабурова, исход был бы совершенно иным.
Трансильванец помедлил.
Больше всего хотелось промолчать, ведь что бы он ни сказал — это выглядело бы оправданием, а оправдываться он не любил. Но молчание смотрелось совершенным мальчишеством. Ощущать себя школьником, которого вызвали в кабинет директора, хотелось еще меньше.
— Это моя вина. Я не смог уложиться в отведенные на подготовку сроки.
Старец махнул рукой:
— Бросьте. Вы прекрасно знаете, что ни одна операция не идет по плану. Результат достигнут — это главное. Мне ли вам говорить о роли случая. Поставьте контейнер на стол, не держите.
Трансильванец осторожно водрузил на угол стола массивный стальной ящик, обшитый серебряными пластинами. Старец наклонился вперед, осмотрел его, осторожно откинул крышку.
