Нахлынувшие воспоминания усиливали тревогу и вызывали противное ощущение плохо подвешенного желудка.
Людвиг придвинулся ближе и участливо спросил:
– Тошнит?
Роман хотел отшутиться, но вдруг понял, что его действительно тошнит, а потому стиснул зубы и промолчал.
– Пойдём-ка наверх, инструктор, – предложил Людвиг. – На верхней палубе смотровая площадка и неплохой буфет. Обед – лучшее лекарство от морской болезни.
Роман благодарно кивнул.
Они долго шли коридорами, потом столько же поднимались по узкой винтовой лестнице. На верхней палубе царили тишина и удивительный простор. Пространство оглушало. Роману стало легче дышать, у него будто открылись глаза.
– Ну как, командир? – спросил Людвиг.
– Порядок, – кивнул Роман, вглядываясь в отвислые животы облаков, стремительно обгоняющих дирижабль. – Почему судно не поднимут выше? Скорость ветра над нами намного больше, и направление правильное.
– Оптимальная высота. Капитан боится атмосферного электричества. Так что подвижников догоним за Карпатами, не раньше. Понять не могу: зачем эти догонялки? Почему бы просто не подождать, пока они не покажутся на экранах радаров цивилизованных территорий?
Роман прищурился, вглядываясь в светлый лик помощника.
– Всё остальное понятно?
– Не всё, – насупился Людвиг, – я не понял, как уроды обманули полиграф.
– Уроды не обманывали. К моменту допроса никто из них памятник не валил.
– Тогда почему убегают?
– Потому что они его повалили. Только не позавчера вечером, а сегодня утром. Вот как Мартова привезла их к памятнику, так они его и повалили.
Людвиг покачал головой:
– Не понимаю.
– Психоэнергию подвижников Мартова забрасывает в прошлое, – пояснил Роман. – Так что валили вождя они сегодня, а упал он позавчера.
– Она же заворг! Разве уродов пускают на руководящие должности?
– Пряталась, – процедил Роман, – в младенчестве дважды засветилась, а потом, видать, родители одумались и под присягой заявили, что дочь потеряла экстрасенсорику в шестилетнем возрасте.
– И куда они летят? – растерянно спросил Людвиг.
– В Киев, – раздражённый непривычной тупостью помощника, ответил Роман, – Хотят поднять крышку энергоблока перед взрывом атомной станции. Крышка весила две тысячи тонн, и называлась она – «Елена». Теперь понял?
– Нет, – признался Людвиг. – Даже если они могут в прошлом поднимать тяжести, зачем им это делать? И почему думают, что, если поднять крышку, взрыва не будет?
– Поймаем – узнаем. Спросишь у Шварцмайера. Не знаю я «почему».
Роман боялся, что Людвиг продолжит задавать вопросы. И среди них окажутся такие, на которые ответить будет невозможно. Например: «Как Вилорика узнала, кого среди ночи везти к монументу?» или «Откуда Вилорике было знать, что Нодель и Шварцмайер не откажут?».
Но вместо вопросов Людвиг уставился в панорамное окно смотровой площадки и задумался, глядя на проплывающие внизу горы.
– Ты завтрак обещал, – напомнил Роман.
– Разве? – улыбнулся Людвиг. – Мне казалось, обед.
– Есть разница?
Помощник бойко вскочил на ноги и распахнул дверцу холодильника.
– Блинчики с мясом, сметана, оливье… – перечислял помощник. – Сок или чай, инструктор?
– И пиво!
– Здесь только «Жигулёвское», – виновато уточнил Людвиг.
– А «Светлого» нет? – закапризничал Роман. – Может, внизу, в столовке, посмотришь?
– Сгоняю. Я включил электроплитку. Как сковородка раскалится, нальёшь масло и выложишь блинчики. Справишься?
– Не сомневайся, – пообещал Роман.
– Следи, чтоб не сгорело, всё время переворачивай. Блинчики должны быть с хрустящей корочкой… – продолжая ворчать, Людвиг скрылся в тоннеле лестницы.
Роман брезгливо отодвинул от себя скользкую бутылку с подсолнечным маслом и вытер пальцы салфеткой. Глянул в окно: западные отроги Карпат остались позади. Рельеф был всё ещё изрезан, но на горы эти безжизненные холмы уже не походили. Выгоревшие остовы деревьев на восточных склонах казались чёрными осыпающимися струпьями.
Его внимание привлекло неясное свечение среди туч: будто огонь маяка настойчиво пробивался сквозь густой туман.
– Нас атаковали, инструктор, – захрипел динамик громкой связи. – Бегом к аварийному выходу, там планер. Как только нажмёшь клавишу готовности, я запущу катапульту. Поспеши. Парашютом я разжился, но ещё нужно успеть прыгнуть!
С неба ударил ослепительный луч. Он упёрся в нос дирижабля и будто пригнул его к земле.
– Присмотри за моей семьёй… – неслось вслед, когда Роман ломился сквозь аварийную дверь.
Упав в кресло пилота, он не стал тратить время на ремни безопасности – сразу нажал кнопку готовности. Людвиг тоже не дремал: перегрузка толкнула в грудь, а через мгновение планер вырвался из огненного облака.
* * *
Беглецов удалось разглядеть только через два часа.
К этому времени Роман уже успокоился. Под сиденьем оказалась сумка с НЗ и компасом, фляга с водой и даже нехитрые приспособления для удовлетворения естественных человеческих надобностей.
Спокойствие и умиротворение. Сомнений в дальнейших действиях не было. Ужасная смерть людей, доверивших ему свои жизни, требовала адекватных мер, и Роман испытывал мрачное удовлетворение от близости минуты мщения. То, что покарать преступников он сможет только ценой своей жизни, его не смущало. Канун дня Великой Победы и хорошее знание истории помогало настроиться на правильный, мученический лад. Он всего лишь повторит подвиг героев славного прошлого. Талалихин, Матросов, Панфилов… Зачитываясь книгами о войне, разве он не мечтал оказаться на месте героев? Бандиты не уйдут от возмездия. И месть будет ужасной. Жаль, что нет радио. Одним Франкфуртом негодяи бы не отделались. Полыхал бы весь Гессен!
Сразу после падения дирижабля Роману удалось поднять планер ближе к тучам. Теперь он двигался намного быстрее. Когда до цели осталось не больше километра, Роман перевёл штурвал на снижение и по глиссаде получил ускорение, позволяющее исполнить задуманное с максимальной эффективностью. Теперь ему было всё равно, есть ли там люди халифа. Теперь это не имело значения.
Как ни странно, никаких возвышенных мыслей, положенных случаю, в голову не приходило. Он не вспоминал ни мать, ни отца. Не думал о наставниках или братьях по Партии. Просто хотелось, чтобы всё скорее кончилось. На верхней палубе дирижабля Роман увидел несколько человеческих фигур. Люди стояли и спокойно следили за его приближением.
Роман усмехнулся их беспечности и вдруг понял, что скорость планера стремительно падает. Вот когда он почувствовал злость. Вот когда пришла ненависть.
