Ну и черт с ним.
Ждала и еще подождет.
«Мертвые. Я обещал». — И Целест приступил к делу, озаряемый закатом, быстро темнеющим из багрянца в черный провал.
Декстра. Авис. Гораций.
От Декстры — мало что осталось, а над изуродованным трупом уже роились мухи. Горацию и того меньше повезло, в развороченном рту за жаркий денек успели завестись какие-то мелкие жучки, похожие на древоточцев. Один пробирался по золотистой дужке. Целест прогнал его.
Выволочь обоих в сад оказалось нетрудно. Попутно Целест напился воды из фонтана; русалка насмехалась над ним, удерживая в тонких пальцах раковину с жемчужиной. Целест показал каменной дуре средний палец.
Длинноногий Авис оказался тяжелее. Весь путь до сада ноги его часто подрагивали, будто мистик пытался бежать.
Целест сложил трупы под яблоней и цитроном, предварительно расчистив место от листьев и грязи.
Двое мужчин и одна женщина. Тела мало напоминали людей, но это не имело значения. Целест прикусил палец, вспоминая ту самую древнюю молитву, возносимую Богу-Магниту.
Она казалась уместной.
— Requiem aeternam dona eis, Domine:
et lux perpetua luceat eis.
In memoria aeterna erit iustus,
ab auditione mala non timebit.
На последнем слоге он поджег мертвецов. Это был спокойный огонь, ничего общего с плазменными сгустками Декстры или полетом феникса-Тао; сродни погребальному покрывалу ярко-рыжего цвета, почти как волосы самозваного коронера. Целест наблюдал за костром, наблюдал, как гаснет за горизонтом солнце, и думал: хочется курить, постыдно проспал целый день, наверняка ведь последний свой день.
Постепенно пламя съеживалось до углей и фиолетовобелесой дымки, вливающейся в густеющее небо.
Впереди ночь. Ночь длинна. Вербена ждет его.
И ему пора.
Притихший дом казался усталым. Потемнелый мрамор — серым, грифельно-серым, как стены Цитадели; резиденция ссутулилась и сжалась, стыдясь луж засохшей крови, ошметков мяса и вороха цветов, стыдливо прикрывающих остатки битвы. Только теперь Целест заметил, что среди мертвых подсохших лепестков появились новые. Они напоминали парчу на язвах прокаженного.
«Вербена спускалась в сад, пока я спал?» — Целест нагнулся, чтобы зачерпнуть бархатистое многоцветие — белые и желтые астры, синий цикорий, поздние ромашки.
Интересно, заходила ли к нему? Стояла ли на пороге, молча разглядывая изуродованное лицо?
Целеста передернуло.
«Ненавидь ее. Враг. Ты поклялся уничтожить».
Он поднялся по лестнице, миновал коридор, тоже заполненный ароматами нектара и гнили, и открыл дверь сестриной комнаты.
Скрипнуло тихо, будто мяукнул неподалеку котенок. Сдвоенная комната — Элоиза и Вербена, спальни отдельные, общий «мини-холл». Карамельная горячая полутьма, извивалось свечное пламя. Серые кресла стояли в точности как в тот день, когда в одном скрючился связанный Адриан Альена. Целест не удивился — ко всему можно привыкнуть, даже к шуточкам Амбивалента.
— Привет, — сказал он, по-прежнему изучая кресло — одно и второе напротив, стеклянный стол, на нем — раскрошенный немного хлеб, яблоки, пара цитронов и ранних персиков. Начатая бутыль вина и два бокала, а по краям — четыре оплавленных свечи, которые и плясали рыжими тенями по стенам и потолку.
«Будто на свидании», — после этого Целест и поднял голову.
Вербена стояла возле окна, облокотилась на подоконник, для чего ей пришлось приподняться на цыпочки.
Амбивалент, всеобщий враг, чудовище из преисподней — подойти и ударить лезвиями, разбрызгивая черную, наверняка ядовитую, кровь.
Вербена смотрела на него. Целест — на Вербену.
«Сколько месяцев прошло…» — изменилась, нет? Выхватывал каждую деталь — заострившиеся черты лица, Вербена состарилась лет на десять; в черных волосах — седина, точно лучи звезды-заколки.
Заколки. Она не снимала ее.
Ресницы чуть слиплись, будто от долгих рыданий, губы и покрасневший нос тоже выдавали недавний плач. Целест представил, как Вербена оплакивала убитых ею — десять слез на каждого, целое море в сумме.
Вздрогнул.
Вербена оторвалась от подоконника. Она была одета в голубой тренировочный костюм — короткие шорты, футболка, открывающая смуглый живот и полгруди. Она горячая, наверное, а кожа такая гладкая, только чуть-чуть с персиковым пушком. Целест облизал губы.
Амбивалент. Враг. Ненавидеть.
Конечно.
— Привет, — повторил он, и из костяшек пальцев щелкнуло лезвиями. «Амбивалент. Враг. Уничтожить». Он представил, как бьет — в ямочку между ключиц, смуглая кожа мягка, как шоколадное масло; Целест умел убивать быстро.
Сглотнул.
Вербена приблизилась на расстояние вытянутой руки. В неярком свете глаза ее потемнели, точно луну заволокло прозрачными, как кофе с молоком, тучами. Она коротко выдохнула:
— Целест… — протянула руку и коснулась — шеи, мокрой от постоянно текущей слюны, подбородка и израненного лица.
Горячечные пальцы. Пахнут цветочно — всеми цветами, что встречали в холле, на лестнице, гнили вместе с трупами.
— Что? Урод. Извини, какой уж…
— Целест, — повторила она, бережно осязая каждый выступ коллоидного шрама, поблескивающие зубы, кость возле опустелой глазницы. Она рванулась и обняла его, тесно, тепло и одуряюще-нежно; захлебываясь рыданиями и сбивчивым шепотом:
— Целест. Прости меня. Пожалуйста, прости меня.
Он не двигался.
Амбивалент. Убийца. Древние книги — вспомни их, Голод, Чума, Война и Смерть — целых четверо. Их успешно заменил один. Девочка с лунным взглядом, которая так скучала по нему.
Целест погладил смоляные волосы, задев обкусанным указательным пальцем заколку. Удобный момент — бей, но лезвия торчали так же бессмысленно, как заголенные кости правой половины лица. Вербена плакала, а он пытался утешить.
У нее остро выпирают лопатки, а сердце стучит часто-часто.
— Не плачь. Ладно? Ну не плачь.
Отстранилась так же резко, как забирала в объятия.
— Целест. Я звала тебя. Я ждала тебя.
«Знаю», — кивнул он, вспоминая котлован гниющих мертвецов — бескрайнее море червивой плоти; Элоизу с закрытыми глазами (и тоже этот чертов цветочный запах!), мать-плакальщицу, огонь и границу, бледного призрака-Рони, рассеявшегося в темноте, и Горация с щупальцами. Декстру, ставшую красно-черной губкой, и плесневую пленку на зрачках Ависа — тоже.
Амбивалент. Враг. Клятва.
Уничтожить.
Тонко рвалась кожа на костяшках, но Целесту хотелось скорее спрятать руку — прости, не про тебя. А может, проткнуть висок, солнечное сплетение, уютную ямочку под подбородком — после того, как Вербена была сверху, Целест прикасался губами к такому невинному и интимному месту.
