— Не уничтожение. Пробуждение.
Головная боль закралась за уши, теперь пилила шею. Целесту чудилось, будто взвалили целый валун, скалу, размером с Цитадель — или все ее развалины. Пробуждение… панацея. Вербене не идет быть умной. Нет, серьезно. Она милая девочка и универсальный убийца, но не…
— Чужие слова, — перехватила, видимо, мысль и обиженно надула губы. — Ладно, я сама не сразу поняла. Только ты уж дослушай…
«Мало времени», — огарки пузырились. Огонь захлебывался белым жиром.
— Оно в моей памяти. Как… у человека-машины.
Вербена дернулась, хлестнув Целеста по губам и шее волосами, и заговорила низким ровным голосом:
— Проект «Альфа»: кодовое название «Амбивалент». Универсален. Заморожен. Эпидемия продолжается. Разработан проект «Бета»: пожиратели. Поглощение чужой силы (пометка: силы зараженных, именуемых здесь и далее «одержимыми») без наличия собственной. Предрасположенность только к одному виду атаки: физической либо психической. Пометка: проект запущен. Генетическое вмешательство: проведено. Ген: рецессивный, с проявлением в одном случае из двадцати тысяч. Дополнительные примечание: легенда о самозарождении, разработка философской базы. Разработано: Орден Гомеопатов. Название «пожиратели» не годится: негативное восприятие. Принять наименование: Магниты.
— Твою мать.
Не выдержал, заорал. Шуточки Амбивалента, смерть — как скучно. Сладкий десерт напоследок, с объятиями, поцелуями и подражанием уроду из мерзлого подвала.
Целест ненавидел Вербену.
Выхватил лезвия из плюшевой массы кресла — свистнуло протяжно, подстреленной птицей.
Остановился.
Тонкая струйка крови текла по ключицам Вербены. Убил? Смертельное ранение? Ха-ха, я подловил (панацею) Амбивалента, я (пожиратель) спас мир… во второй раз…
Вербена осторожно вернула его руку на место. Укоризненно мок рваный кошачий порез, неглубокий, но болезненный — наверняка болезненный. Хорошо, яд весь в плюше остался.
— Прости, — сказал Целест.
Поцеловала, будто клюнула.
— Ничего. Я понимаю. Мне тоже было нелегко это все… вспоминать.
— Слушай. Так получается, Магниты никакие не… то есть мы вот высасываем одержимых, верно?
— Именно так. — Вербена смотрела куда-то в сторону. На закрытую дверь Элоизиной комнаты, закрытой наглухо, как заколоченный гроб. Недоставало гвоздей и лаковой черноты.
— Вот черт. — Целест хмыкнул. — Я гребаный упырь. Не хочешь загнать мне осиновый кол в сердце? — еще один обрывок древних легенд. В конце концов, Мир Восстановленный всегда был продолжением мира-до- эпидемии и безраздельно тосковал по нему.
От близости Вербены бросало в жар. Или от каши в голове, кипящей и булькающей каши. Лезвия зачем- то… кстати.
— Но кто ты, Вербена?
— Амбивалент. Мой отец создал меня втайне от остальных хранителей Архива. Вот только слишком поздно понял вторую причину, по которой проект «Амбивалент» заморозили, а во всех записях обозначили как опасный. Не только из страха перед пробужденными — сверхлюдьми. Я оказалась слишком сильной.
— То есть? — От головной боли мир рассеивался в древесную труху. Кое-где мелькали блики — свечи, бокалы, хлебные крошки. Персиковая косточка на краю стола напоминала крохотное сердце. Из-под двери комнаты Элоизы сыпались комья земли, будто мечтал оттуда выбраться беспокойный мертвец.
«Еще один упырь», — отсутствующе подумал Целест. Не смешно.
— Слишком сильной. Я могу все — как воин, как мистик… но пробуждать по-настоящему — нет. Только превращать людей в своих рабов, в «разумных одержимых». Отец едва не застрелился, когда понял это.
— А.
«Что говорил человек из стали? Невозможно уничтожить? Всемирное зло? Враг? Недурно постарался. Как его звали? Пеней? Точно, и Дафна, прелестная нимфа…»
— Отец стер мне память и научил танцевать. Мы бродили по Пределам и городам, может быть, скрывались от
хранителей Архива, — не знаю. Десять лет он искал средство исправить то, что создал…
Вербена наклонилась близко-близко. Тронула языком заголенные зубы и дыру в щеке — осторожно, чтобы не поранить. Целест зажмурился, отвечая на поцелуй.
— Он нашел его.
— Что-нибудь гадкое? — блеклая попытка пошутить. Целест угловато улыбнулся: извини, меня огрели мешком по черепу Не в лучшей форме.
— Ты мог бы догадаться. Ты же из Ордена Гомеопатов. Принцип подобия. — В тот момент погасла одна из свечей, а вторая задрожала, как эпилептик в припадке. Вербена тоже мелькала, тенью с лунными глазами, нечеловеческая красота.
— Магниты. Вы.
Целест рванул кресло. Поролоновая мякоть вывалилась бледно-желтыми комьями. Целест рванулся прочь, отталкивая Вербену, — прости, я не могу больше — к окну, за которым темнота собиралась по капле, словно дождевая вода в специально оставленной посуде. Распахнул окно, изгоняя запах воска. С улицы пахнуло дождем.
— К чертям.
«Не хочу знать. Не хочу».
— …Объясни мне, Вербена, почему ты убивала? Почему убила собственного отца, пробуждала… — слово было терпковато-сладким, как давешнее вино, только на языке свернулось в уксус, — разумных одержимых, разгромила Цитадель? Элоизу — за что? Магнитов? Винсента, Тао, Ависа, Декстру… че-ерт! В Пестром Квартале целая яма мертвецов. А Тао сжег себя, уничтожая тех, кого ты держала здесь. Я не хочу знать остальное. Ответь: почему.
Ливень выхлестнулся из неба. Бил тяжелыми летними каплями, заставляя волосы Целеста потемнеть до каштановых. Он дышал свежестью, раздувая ноздри — единственную ноздрю.
Вербена жалась к креслу. Похожа на кошку, которую пинком прогнали, — Цел ест почувствовал себя последним мерзавцем. Амбивалент — не оправдание. Она девчонка… и его Вербена.
— Я ничего не помнила, Целест. Честно. Ничегошеньки. Я не прикидывалась и не играла с вами… то есть теперь понимаю, для чего отец привел меня в Виндикар. Но у него ничего не получилось. Потому что я была слишком сильная, без памяти и силу контролировать не могла. Вот так я и убила его. А потом… я жила, как обычный человек, и была обычным человеком. Меня даже тесты ведь не «выявляли»…
Вербена сорвалась на рыдания как-то внезапно и тихо. Целеста словно хлестнули — мокрой тряпкой, по шраму и дыре в глазнице.
— Прости, — оторвался от улицы и дождя. Вернулся. Обнял, конечно, любая ссора заканчивается примирением, даже если уничтожен целый город.
— Я вспомнила в тот день, когда…
Не договорила. Но — куда понятнее, урод в зеркале скалился безумной пустотой, а внутри что-то дергалось и кровоточило, будто тысячу скрепок прямо под сердце вогнали. Целест сполз на колени.
